Татьяна Москвина - Культурный разговор

Манефа в этой пьесе – обманщица, аферистка, она предсказывает то, за что уплачено. Но Татьяна Панкова не допускала никакой сатиры и не смотрела на свою героиню злыми глазами. От этой Манефы, диковинного гриба Замоскворечья, шла волна удовольствия и добродушия, ей страстно хотелось жить, вкусно есть, болтать с людьми, вертеться на чертовой ярмарке жизни. А что приходится привирать и обманывать – ничего не поделаешь, надо ведь как-то выживать старушке, да и вообще «на московском государстве без лукавинки не проживешь», как утверждал Лесков.

Чистая, ясная речь, озорные глаза – зрители ликовали. Зрители вообще любят хороших старух на сцене, они улучшают настроение как доказательство того, что полноценная творческая жизнь может быть не кончена в семьдесят пять, в восемьдесят лет… А Татьяна Панкова доказывала, что жизнь не кончена в девяносто!

Всякий человеческий возраст имеет право быть представленным, отраженным в искусстве. Но современные женщины отчаянно не хотят стареть. Поэтому рядом с красиво стареющими актерами возникают искусственные лица их современниц-актрис. Пластические операции – враги мимики, актрисы теряют профессию, от них уплывают роли, которые подходили бы им по возрасту, но страхи толкают их к искусственной молодости, которая никого обмануть не может.

Не хотят быть «великими старухами»! Героически борются с признаками старения, нарушая гармонию черт лица, теряя индивидуальность. Смотреть на это стыдно, неприятно, неловко – ведь терять любимое лицо всегда горестно, даже если это лицо любимого актера или актрисы. Бедняжки не понимают, что благодаря пластике (которая у нас в стране завелась недавно и, судя по результатам, находится на крайне низком уровне) на их лицах написана не молодая радость жизни, а страх и ужас, которые владеют ими.

Так потеряла возрастные роли Людмила Гурченко, из которой могла бы выйти потрясающая старуха. Трагическая фигура великой харьковчанки, умницы, одаренной множеством даров (и литературным в том числе), превратилась в образ-символ «страха старости», потому что казалось, больше ничто так не волновало актрису, ни о чем она не могла думать и заботиться столь страстно и тщательно. Насколько счастливее ее была беззаботная на этот счет Панкова, которая уже в тридцать лет играла возрастные роли с полной радостью!

Но у Панковой не было красоты, а именно с красотой, с привлекательностью так горько и страшно прощаться. Поэтому многие актрисы и идут опасным путем «искусственной молодости», не представляя себе иного выхода.

Что ж, «человек свободен – он за все платит сам», как воскликнул один персонаж Горького. Я не хочу никого осуждать, но мне нравятся те, кто спокойно идут другим путем – путем «естественного старения». Находят себе более захватывающие занятия, чем переживать о своей внешности. Сохраняют человеческое достоинство.

Кстати сказать, естественное старение может быть таким красивым, что язык не повернется назвать человека в возрасте стариком или старухой. Посмотрите на Элину Быстрицкую, на Алису Фрейндлих – душа радуется. Такой красавицей в старости была уникальная Ангелина Степанова (МХТ), женщина железного характера и алмазной воли… Конечно, это исключения, редкие случаи, но именно они и должны быть маяками, жизненными ориентирами. Пошлостей и глупостей нам и в обыденности довольно – а кто же осветит путь, как не редкие и драгоценные случаи осмысленной, долгой и величественной жизни?

Я очень люблю чудесную актрису Нину Усатову с ее изумительной натуральностью повадки и заразительным трагикомическим темпераментом – у нее есть все шансы со временем выбиться в «великие старухи». Жаль, что кинорежиссеры не думают больше про гениальную Ольгу Волкову, и ее можно увидеть разве что в «Папиных дочках». А Волкова могла бы, при благоприятных обстоятельствах, превзойти саму Раневскую – намечался такой размах таланта, пока не нашедший поддержки. Радует прелестная Зинаида Шарко (БДТ). Хорошо, что МХТ позаботился о том, чтобы звезда Эфроса, Ольга Яковлева, вышла на сцену в новой для себя роли бабушки («Обрыв» по Гончарову). Но нельзя ли руководству театра найти и еще силы для того, чтобы сверкнула изумительная Ия Саввина?

Саввина грандиозная актриса, и ее присутствие на сцене в новых ролях увеличило бы наше национальное культурное богатство. Но вот о ком я отчаянно жалею, так это о Галине Волчек, оставившей актерскую профессию! Я видела ее на сцене и при всем уважении к нынешней труппе «Современника» заверяю вас, что равных ей нет…

Не хотелось бы видеть вместо живых человеческих лиц на сцене и экране одинаковые натянутые пластмассовые маски ужаса. Надо писать хорошие возрастные роли, надо поддерживать талантливых и работящих актеров, согласившихся на естественную участь человека.

Мы любуемся вековыми деревьями, отчего ж нам не любоваться и «вековыми» людьми?

Ее удивительно светлые глаза с годами всё больше лучились, но милая улыбка была как будто отравлена горечью и скепсисом. Умница с литературным даром, явная воспитанница русской классики, Саввина – «наследница по прямой» великих русских актрис-подвижниц, считавших искусство делом чрезвычайной важности.

Она была неизъяснимо привлекательна, но то была красота задушевная и неярко-прелестная, как полевые цветы русской равнины. Ее облик земской учительницы или докторши, с идеалами, с прямой спиной, с достоинством, словно ограждал ее от всякой фривольности и пошлости.

В голосе актрисы стояли невыплаканные слезы, а на лице светилась печать глубокого и тайного страдания. Трудно себе представить, чтобы Ия Саввина сыграла человека легкой беспечной жизни – она такой жизни не знала. Судьба уязвила ее смолоду в самое больное место (ребенок-инвалид), потому и печать страдания явилась не от ловкого актерства, а из глубин души.

Надо заметить, уходящая постепенно плеяда «народных артистов СССР» – совершенно особенное явление: эти профессионалы никогда не жили отдельной от народа цеховой жизнью. Я вот удивляюсь нынешней системе американских звезд, которым сейчас пытаются подражать и наши, – обитающие в каких-то специальных резервациях, получающие несметные гонорары, живущие специальной причудливой жизнью, что они знают о людях? Как они могут что-то там играть, годами обитая на своих охраняемых виллах? Правда, они и играют что-то совсем фантастическое, не имеющее отношение к действительности.

А наши «народные артисты» были слиты-спаяны с народной жизнью. В них, в их героях люди узнавали себя самих, преображенных искусством. Поэтому, когда задаешься грустным и бессмысленным вопросом – за что Ие Саввиной, умнице и красавице, такая горькая судьба, ответ (если это ответ) получается сам собой: а за что она выпадает миллионам женщин?

Судьба она и есть судьба, капризное чудище, а человек на то и человек, чтобы терпеть, бороться и отстаивать как только возможно свое человеческое достоинство. Саввина знала толк в актерской работе, хоть и не получила соответствующего образования (она закончила журфак Университета). Ее роли обладают главным свойством идеально исполненных ролей – кажется, что иначе сыграть невозможно, никого больше на этом месте не представить. Вот ее измученная и прелестная многодетная мать и жена распутника Стивы Облонского Долли в «Анне Карениной»: да, конечно, только такая Долли, другой и быть не могло. И так везде…

Саввина умела и озорничать творчески – вспомним озвученного ею Пятачка из мультфильма о Винни-Пухе или мастерски очерченную «управленку» Аникееву из абсолютно пророческого «Гаража» Рязанова. Но мелодия страдания и достоинства в страдании пронизывала все ее существо. Ведь и Пятачок получился у Саввиной грустный, трогательный. Ведь и за Аникеевой, усталой манипуляторшей, стоит своя мука, своя забота – о семье, о коллективе, она не элементарная подлюга и обманщица, в ней дрожит-бьется маленькая замороченная душа.

Много лет Саввина прослужила в МХТ имени Чехова, но сыграла там мало. Я надеялась, она выйдет на сцену в новой пьесе Петрушевской – когда-то актриса великолепно сыграла в ее «Московском хоре». Судьба распорядилась иначе, но над нашей печалью и нашей благодарностью она не властна. Мужество в жизни и строгость в творчестве Саввиной породили ответную волну любви и уважения к этой актрисе, лишенной всяких примет пошлого «актерства».

Что можно вечерком пересмотреть из Алексея Балабанова?

Посмотрите для затравки «Счастливые дни». Это первая полнометражная картина режиссера, снятая якобы по мотивам произведений Беккета. Не знаю, не знаю. Беккетом никаким не пахнет. Черно-белое, безумно стильное, чарующе-болезненное кино – где бродит по Городу молодой Сухоруков, еще не отлившийся в бронзе, с еле намеченными, расплывчатыми, точно у намокшего рисунка, чертами лица.