В центре событий оказались Лань и её новорожденный сынок. Роль Лани была поручена мастеру нашего театра актрисе Лидии Рябовой. Сочетание житейской мудрости, родительской любви и материнской жертвенности добилась актриса, преодолевая особую сложность и тяжесть вождения куклы, с нелегкой механикой и не ординарной по весу и горизонтальному расположению тела. Природные данные актрисы: низкий, почти грудной голос, опыт матери и поэтическое духовное начало - помогли ей, в сочетании с разумом и эмоциональностью, создать обобщенный образ Матери, рождающей и охраняющей всё живое. За исполнение этой роли на республиканском смотре актриса заслуженно получила диплом «За лучшую женскую роль».
Актриса Рябова, с которой я проработал все свои годы службы в Донецке (я не стану говорить сколько лет, щадя её женское самолюбие), при самых наших дружеских отношениях, иногда создавала определенные сложности в работе, но добивалась прекрасного результата. Она талантливо играла придуманную себе роль «железной леди», хотя часто страдала от необходимости доводить её до абсурда. Однако, это не помешало нашей совместной работе над многими спектаклями, и хотя, зачастую, приводило к некоторому охлаждению наших дружеских отношений, но рано или поздно возвращало всё на «круги своя», благодаря её разуму и моему терпению, что позволило нам остаться хорошими друзьями и сегодня. Я благодарен судьбе, что это так.
Но вернемся к спектаклю. Я хотел бы отметить в нем ещё две работы. Сэмбо – маленький олененок, любопытный и непослушный, органично и непосредственно сыгран актрисой Людмилой Капшуровой, у которой кукла не менее сложная, чем кукла матери, разве что чуть меньше по весу. И острохарактерная роль Шакала, этого жалкого ничтожества, беззастенчиво подхалимничающего перед сильными мира сего, так точно, со вкусом исполненная актрисой Евгенией Железняк.
Евгения Яковлевна Железняк – красивая женщина, прекрасный человек, опытная актриса. Она одна из старожил Донецкого театра кукол. Рядом с множеством ролей в театре Женя прекрасно управлялась со своей жизненной «ролью» заботливой матери, а теперь уже и дважды бабушки.
С высоким чувством ответственности и любви к своему делу она исполняет уже много лет обязанности помощника режиссера. Я благодарен ей за помощь в работе, за особое чувство ответственности, которое, к сожалению, не всегда в достаточной мере есть даже у самых прекрасных актеров.
Нет возможности, да и необходимости вспоминать здесь абсолютно все мои режиссерские работы. Этим могут заняться театральные историки, если у кого-нибудь будет охота уделить внимание областному театру. Хотя должен сказать, что материал для такой работы в нашем театре есть, как ни в каком другом, поскольку история Донецкого театра кукол усилиями режиссера Сергея Ивановича Ефремова, Нар. Арт. Украины, создавшего, в своё время, машинописный журнал «Донецкий Кукольник», и заведующей литературной частью Светланой Степановной Куралех, время от времени продолжающей эту нелегкую работу, зафиксирована довольно подробно.
«ВСЁ ХОРОШО, ПРЕКРАСНАЯ МАРКИЗА…
ЗА ИСКЛЮЧЕНЬЕМ ПУСТЯКА»
…страх перед возможностью ошибки не
должен отвращать нас от поисков истины.
К. Гельвеций[22]
Тот, кто глубоко исследует свою душу,
так часто ловит себя на ошибках, что
поневоле становится скромным.
К. Гельвеций
Что-то уж больно я расхвастался своими успехами. Тот, кому доведется прочитать этот семидесятигодовой отчет, может не поверить в моё победное шествие по творческому пути, ещё при условии, что под сомнением тот факт, что я действительно родился в рубашке. И надо сказать, что такой скептик будет прав, поскольку я действительно свои удачи как-то отделил от тех плевел, которые засоряли вполне достойные зерна моего творческого урожая.
Окончательных провалов в моей режиссерской практике не было, но ошибок и недочетов во многих моих спектаклях я не избежал. А сколько ошибок в поведении, в принятых решениях, в «уверенных» действиях. Как верно утверждение, что когда мы правы, то часто сомневаемся, но ошибаемся мы с полной уверенностью. Я, естественно, обо всём этом подробно писать не стану - должен же каждый иметь какие-то свои секреты. И потом у меня совершенно нет желания выглядеть недостойным человеком, пробравшимся к руководству театром без права на это. Однако, что было - то было.
Главной моей ошибкой, которая заставляет меня покаяться, это чрезмерная верность традициям. Я всегда был реакционером, поклонником традиционного театра кукол. Редкие выползания из собственной шкуры, приносили радость новизны, но тотчас я возвращался под свой защитный панцирь. Моя супруга, видимо, справедливо меня считает и в жизни ретроградом. Я очень привязываюсь к старым вещам: вилкам, ложкам, чашкам, туфлям, костюмам, рубашкам. С другой стороны – надо же, чтобы кто-то хранил традиции. Но если честно, то должен признаться, что слишком поздно понял, что можно, не нарушая традиций, не отставать от прогресса, от новых веяний, от моды, если хотите. Сегодня нечто подобное называют «ретро». Когда мне удавалось добиваться сочетания моей любви к традиционному театру кукол с тем новым, что требовало время, я был особенно счастлив.
Моё стремление охраны традиционного театра кукол связано с уверенностью, что существует и традиционное восприятие, с которым не считаться нельзя. Я как-то на занятиях республиканской лаборатории театральных педагогов, которой одно время руководил, предложил термин «региональная эстетика».
Это не моё открытие. Давным-давно Н. Г Чернышевский в своей работе по эстетике утверждал, что понятие прекрасного для сельских и городских жителей различно. Мне думается, что оно различно и для жителей разных регионов с различной культурой.
Так восприятие спектакля польского театра кукол жителями Донецка будет не таким, как львовянами. У нас же зачастую новые веяния и течения внедряются по образу и подобию, чуждых нашему зрителю, иноземных образцов, без учета национальных вкусов, традиций, культуры. Но все эти рассуждения не снимают с меня ответственности за те ошибки, которые я допускал, не достаточно правильно дозируя в своем творчестве традиции и новаторство.
К сожалению, это не единственный творческий грех на моей душе. Много ошибок произошло от переоценки слова в спектакле и его доминирующего значения. Конечно, тут дело не только в переоценке слова, а скорее в неумении найти адекватное ему действие. Так не найдя действенного решения одной из сцен в королевском замке в спектакле «Золушка», я попытался воспроизвести её текстово, да ещё за кулисами. Конечно, этот момент в спектакле получился маловыразительным и не убедительным. Но отдельный кусок или сцена, это ещё не так страшно. А вот спектакль «Сказка о Козе лупленной» по остроумной пьесе М. Супонина, прямо скажем, можно считать неудачей. Уж больно я понадеялся на интересный текст автора, не учтя одну слабость пьесы. Дело в том, что тройной повтор очень похожих друг на друга сцен, которые я не сумел в должной степени разнообразить по действию, сделали спектакль тяжеловесным и скучным, в чем помогли мне, за редким исключением, актеры, плохо освоившие вождение кукол с внутренними тростями, которые мы с художником решили применить в этой постановке.
Мне поначалу казалось, что пьеса так проста и легка, что я её щелкну как семечку, а на деле столкнулся с твердым орешком. А ведь самонадеянность большой недостаток. Когда-то, ещё в театральной студии при Крымском драмтеатре, один из её педагогов Павел Георгиевич Лимонов, говорил нам: - когда при рубке дров попадается тонкая на взгляд щепочка, то нет желания тратить много усилий, чтобы разрубить её пополам. Тюкнешь легонько топориком разочек, а она, мерзкая, подпрыгнула, да и не переломилась. Тюкнешь второй раз - хоть бы что. Да и третий не приносит желаемого результата. Тогда со злости размахнешься и ударишь со всей силы по ней, неподатливой. Только теперь, половинок этой щепочки не найдешь, разлетелись кто куда. Так часто бывает и с легкой на первый взгляд ролью.
