Тесть. Оттого-то и приговор вышел такой хитрый. Ах ты, пес!
Гец. Вы не должны это оставить безнаказанным.
Тесть. Что же нам делать?
Гец. Ступайте в Шпейер: там теперь ревизия, объявите об этом — они должны расследовать дело и помочь вам.
Тесть. Вы думаете — мы этого добьемся?
Гец. Если б я мог дать им по уху — я бы обещал вам.
Зельбиц. Деньги такие, что попробовать стоит.
Гец. Я делал наезды и за четверть того.
Тесть. Как ты думаешь?
Жених. Попробуем — будь что будет!
Входит Георг.
Георг. Нюрнбергцы приближаются.
Гец. Где они?
Георг. Если мы двинемся потихоньку, то захватим их в лесу между Бергеймом и Мюльбахом.
Зельбиц. Отлично!
Гец. В путь, дети! Бог да благословит вас! И да поможет он нам в делах наших!
Крестьянин. Премного благодарны! Не останетесь ли вы на ужин?
Гец. Нам нельзя. Прощайте!
Два нюрнбергских купца.
Первый купец. Станем здесь. Император должен пройти мимо. Вот он идет по большой аллее.
Второй купец. Кто с ним?
Первый. Адельберт фон Вейслинген.
Второй. Друг Бамберга! Это хорошо!
Первый. Мы бросимся на колени, и я буду держать речь.
Второй. Ладно, вот они идут.
Император. Вейслинген.
Первый купец. У него расстроенный вид.
Император. Мне тяжко, Вейслинген, а когда я оглянусь на мое прошлое — я готов прийти в отчаяние: сколько незавершенных, сколько неудачных предприятий! И все это оттого, что в империи для самого малого из князей его прихоти важнее моих замыслов.
Купцы бросаются к его ногам.
Купец. Всесветлейший! Всемогущий!
Император. Кто вы? Что случилось?
Купец. Бедные купцы из Нюрнберга, слуги вашего величества, и молим о помощи. Гец фон Берлихинген и Ганс фон Зельбиц напали на тридцать людей наших, которые через бамбергские владения возвращались с франкфуртской ярмарки, и ограбили их. Мы просим ваше императорское величество о помощи и поддержке, иначе все мы пропали и пойдем по миру!
Император. Господи! Господи! Что же это такое? У одного лишь одна рука, у другого — лишь одна нога, ну, а если б у них было по две руки и по две ноги, что бы вы тогда делали?
Купец. Мы всеподданнейше просим ваше величество обратить милостивое око на стесненные наши обстоятельства.
Император. Вот так всегда! Когда у купца пропадает мешок перцу, надо поднять на ноги всю империю, а если предстоит дело, важное для императора и империи, касающееся королевств, княжеств, герцогств или прочих владений, тогда вас никто не соберет.
Вейслинген. Вы пришли не вовремя. Ступайте и подождите несколько дней.
Купцы. Поручаем себя вашей милости. (Уходят.)
Император. Новые распри! Они вырастают, как головы гидры.
Вейслинген. И их не искоренить ничем, кроме огня, меча и решительных мер.
Император. Вы думаете?
Вейслинген. Мне кажется, что это было бы благоразумнее всего, если б, конечно, ваше величество предварительно поладили с князьями в незначительных спорах. Ведь почти вся Германия молит об успокоении. Лишь во Франконии и Швабии тлеют еще искры гибельного междоусобия. Но и там есть много благородных и свободных рыцарей, которые жаждут покоя. Как только мы избавимся от Зикингена, Зельбица, Берлихингена, остальное быстро распадется само собой. Ибо их дух оживляет мятежные толпы.
Император. Я бы очень хотел пощадить этих людей — они смелы и благородны. Когда я буду воевать, они будут со мною на поле сражения.
Вейслинген. Было бы желательно, чтобы они сначала научились исполнять долг свой! И, кроме того, было бы очень опасно награждать их почетными должностями за мятежные дела. Ведь до сих пор они чудовищно злоупотребляли именно этой императорской кротостью и милостью; а их приверженцы, которые на это же возлагают все свои упования и надежды, не будут укрощены до тех пор, пока мы не сотрем с лица земли их главарей и не уничтожим до конца всякую надежду их на будущее.
Император. Итак, вы советуете прибегнуть к строгости?
Вейслинген. Я не вижу других средств изгнать тот дух безумия, который охватил целые области. Разве кое-где мы уже не слышим горьких жалоб дворянства на то, что их подданные, их крепостные возмущаются против них, спорят, грозят ограничить их верховные права, данные правом рождения, так что надо ожидать опаснейших последствий.
Император. Сейчас представится прекрасный случай привести к повиновению Берлихингена и Зельбица, но я не хочу, чтоб им причинили зло. Я бы хотел только взять их в плен, и чтобы они поклялись отказаться от наездов, жить спокойно в своих замках и не выходить из пределов своих полномочий. Я предложу это на собрании ближайшей сессии.
Вейслинген. И радостные, единодушные клики одобрения будут ответом на речи вашего величества, прежде чем она будет окончена.
Уходят.
Зикинген. Берлихинген.
Зикинген. Да, я пришел просить руки и сердца благородной сестры вашей.
Гец. О, если бы вы пришли раньше! Должен вам сказать, что Вейслинген во время плена снискал ее любовь, — посватался, и я дал ему согласие. Я выпустил его из рук — эту птицу, и он пренебрегает теперь той благостной рукою, которая кормила его в беде. Он порхает и ищет себе корма бог весть в каком птичнике.
Зикинген. И это правда?
Гец. До последнего слова.
Зикинген. Он порвал двойную цепь. Ваше счастье, что вы не породнились с предателем.
Гец. Она сидит, бедная девушка, и собирается проплакать и промолиться всю жизнь.
Зикинген. С нами она скоро запоет опять.
Гец. Как? Вы решаетесь жениться на покинутой?
Зикинген. Вам обоим только делает честь то, что вы были им обмануты. Разве бедная девушка должна идти в монастырь из-за того, что первый мужчина, которого она узнала, оказался негодяем? Так нет же! Я стою на своем — она должна стать царицей моих замков.
Гец. Но ведь я говорю вам, что она была к нему неравнодушна.
Зикинген. Так ты не надеешься на то, что я смогу прогнать тень этого несчастного? Идем к ней!
Уходят.
Капитан. Мы должны действовать осмотрительно и щадить наших людей, насколько возможно. Кроме того, нам строго приказано окружить его со всех сторон и взять в плен живьем. Это будет нелегко — ведь кто посмеет к нему подступиться?
Первый офицер. Действительно! Ведь он будет защищаться, как дикий вепрь! И вообще — он за всю жизнь не причинил нам никакого зла, и всякий постарается увильнуть от того, чтоб жертвовать из-за императора и империи собственными руками и ногами.
Второй офицер. Вот будет стыд, если мы его упустим! Ну, уж если я ухвачу его за полу — ему не вывернуться!
Первый офицер. Только зубами не хватайтесь, а то он выломает вам челюсть. Милый юноша! Такие люди не дают себя забрать, как беглого вора.
Второй офицер. Посмотрим!
Капитан. Наше письмо он, верно, уже получил. Не будем медлить и пошлем отряд для наблюдения за ним.
Второй офицер. Позвольте мне вести его.
Капитан. Вы не знаете местности.
Второй офицер. В моем отряде есть человек, который здесь родился и вырос.
Капитан. Пусть будет так.
Уходят.
Зикинген. Все идет на славу! Она была немножко смущена моим предложением и оглядела меня с ног до головы. Бьюсь об заклад — она меня сравнивала со своим молодцом. Слава богу, что я могу за себя постоять. Она отвечала мне скупо и сбивчиво. Тем лучше! Перемелется — мука будет! Девушки, обжегшись на несчастной любви, быстро сдаются на брачные предложения.
Входит Гец.
Что нового, зятек?
Гец. Объявлен вне закона!
Зикинген. Что?
Гец. Вот, прочтите это назидательное письмо. Император приказал послать против меня карательный отряд, который искромсает плоть мою на добычу птицам небесным и полевому зверю.
Зикинген. Не тебе это суждено. Я здесь как раз вовремя.
