Стихотворения - Конрад Цельтис

Отпрыск Эола Сизиф вращением быстрым по скалам

Силится наверх поднять книзу катящийся груз:

Напоминание он, чтоб не стал богатеем грабитель

И чтобы алчный злодей честных людей не теснил.

Ропщет на то он, что вновь отрастают печени ткани,

Коршун свирепый кому печень терзает, клюя.

Криком кричит: «Перестаньте вы, факелы, мучить, о люди,

Что родились на земле, лож не скверните богов!

Глупый, безнравственно я пожелал непорочной Дианы, —

Вот и терзает нутро хищная птица мое».

Вечною мучимый жаждой, вконец обессилен суровый

Тантал, ему не испить прочь убегающих вод.

Жаждущий, он призывает, чтоб ни один сотрапезник

Сердцем иль словом не стал тайны богов разглашать.

Юное племя Титанов, — их Матерь-Земля породила, —

Дерзко пришедших изгнать с неба небесных богов,

Коих Юпитер во гневе низверг своей молнией к мрачным

Теням, и в Стикса водах похоронил их толпу,

Напоминают: никто пусть не вздумает рваться на небо

И безрассудно войну в небе с богами вести.

Сестры здесь Данаиды свои наполняют решета,

Но выливается прочь эта из бочек вода,

Напоминая, чтоб ночью не смела законного мужа

Дева убить ни одна, кары подобной страшась.

Около них Эвмениды в тройной побелевшие злобе,

Страшные кары еще усугубляя, стоят.

Факелы держит во рту Тизифона и их остриями

Жарит преступных она, им же удары даря.

В пляске своей Алекто завыванием жутким в смятенье

Души приводит, ярясь свары Мегера родит.

Возле них и Минос, Радамант восседает ужасный,

Сам здесь Арбитр, кто ведет счет наказаниям там.

Он и велит, чтобы каждый признался в своих преступленьях,

Если последним кострам он предназначил его.

Сестры-Парки прядут там свою неразрывную пряжу,

И не Клото жизни нить, но лишь Лахеса прядет.

Вскоре Атропа затем, обрывая тугую основу,

Нитей обрезки швырнет в месте последнем для всех.

Около них воздыхает несчастная дочка Цереры

С царским скиптром в руке, ей причиняющим скорбь.

Далее в мрачном чертоге губитель Плутон восседает

Грозный и, гневом объят, громко, надменный, кричит:

«Водами Стикса клянусь и царством, исполненным страха,

Что ни один не уйдет от наказанья злодей.

Так мои скиптры велят: пусть любой, нисходящий под землю,

Примет достойную дань за преступленья свои».

Воздух тут весь зазвенел от неслыханно яростных криков,

Скорби исполненный вопль воздух подъемлет до звезд.

Ныне я не могу описать столь великих стенаний,

¹⁰ Если бы даже из ста уст моих песня лилась.

Этого голод терзает, а этого — жажда до дрожи,

Зависть, снедая, тому сердце свирепое жжет.

Тот негодяй погребенным находится в пламени вечном,

Рот погружает другой в пламень пылающих вод.

Этому рвет колесо, вращаясь стремительно, тело,

Тот на морозе дрожит телом продрогшим своим.

Этот, сидит, рот разинув и песней к душам взывая,

Но и не слушает бог скорбных молений его.

Непоправимые судьбы текут непреложным порядком,

²⁰ В вечном законе навек запечатленны они.

Цельтис, изгнанником я удалюсь под Севера небо,

Если обещанной мне должной награды не дашь.

Имя свое ты, Козьма, от имени греков выводишь,

Греков, молю, соберись книги почаще листать.

Вот и я, кто теперь возлюбил обычаи древних,

Малые эти дары шлю в день рождения твой.

Также прошу, чтоб и ты прислал мне обещанных песен,

И твое имя тогда в небе самом воспарит.

Остановись и прочти, что на камне написано, путник,

Камне, который мое тело скрывает в земле.

Хочешь ли имя? Я был Николаем, аббатом достойным,

Вита святого собор белой где кровлей блестит.

Братьями я управлял безупречно с отеческим сердцем

И с благочестием я целый собор опекал.

После душу мою бог призвал на высокое небо,

Тело же погребено в этой холодной земле.

Ныне лежу, судии ожидая грядущего лика,

Мертвых когда призовет к трону владыки труба.

Анной была я когда-то, фон Шаумберг меня называли,

В славной франков земле я появилась на свет.

Я безупречна была, дорога для любимого мужа,

В карнов земле ты теперь видишь могилу мою.

Тяжкие труд и забота беднягу теснят земледельца,

Столько ж и воин несет, в лагерь военный вступив.

Труд величайший в искусстве Паллады свершить подобает,

Чтобы достигло небес славное имя твое.

Роскошь