Я вижу столб, что вбок клонится,
Облупленный годами фриз,
И белых лодок вереницы
Скользят по Нилу вверх и вниз.
Ах, если бы в Париж прекрасный
Перенестись я к брату мог,
Где, славой окружен всечасной,
Стоит он, строен и высок!
Одной скалы мы порожденье,
И вырубили нас равно,
Но вечный мой удел – забвенье,
Он жив – я мертв уже давно!
О голод мой, Анна, Анна! —
Горящая рана.
Растет аппетит могучий,
Чтоб горы глотать и тучи.
Нет удержу! Буду лопать
Железо, уголь и копоть.
Мой голод, вол неуклюжий!
Мыча с тоски,
Пасись на лугу созвучий,
Топча вьюнки!
Вокруг – еда дармовая:
Каменоломен харчевни,
И валунов караваи,
И плиты соборов древних.
Мой голод! В просветах дымных
Лазурный бред.
О, как он грызет кишки мне,
Спасенья нет!
На грядках зелень ершится:
Вопьюсь в хрустящие листья,
Сжую на корню душицу,
Укроп и хрен буду грызть я.
О голод мой, Анна, Анна! —
Горящая рана…
И каждый мотылек, что к лампе льнет,
И каждый зверь затравленный, и каждый
Птенец дрожащий – и усталый скот —
Такой же самой мучаются жаждой.
Растаять бы, как облака в пути, —
О, эти баловни прохлады чистой! —
Или в фиалках влажных изойти
Расхожестью пустой и водянистой…
Дрожа, умчался в высоту
Далекий крик: ату! ату!
А аллилуйи тишины
В глуши смородины слышны.
Смеясь, по жилам бродит хмель,
И вьется виноградный змей.
Лазурь светла, как серафим,
Смешался блеск небес и волн.
Пусть этот блеск меня сразит —
Сраженный, упаду на мох.
Выходит, что тоску влачить
Не так уж трудно. Вот сюрприз!
Взлечу на колеснице дня
В зенит, в трагическую высь.
Природа, ты меня убей! —
Умру, переплетясь с тобой, —
Пока наивных пастушков
Приканчивает суд мирской.
Пусть этот жар меня сожжет —
Тебе, Природа, предаюсь.
Вот жажда и алчба мои:
Прими, насыть и напои.
В душе иллюзий – ни одной,
Смеюсь над солнцем и родней.
Хотя в веселье нет нужды, —
Хватило б воли да беды.
В одежде цвета горечи и яда
Рассудок мой холодным мертвецом
Плывет по Темзе вверх лицом.
Над ним мостов тяжелые громады,
И колыханье сумрачных теней
От парусов скользящих кораблей,
И лязг колес по рельсам эстакады.
…Его сгубила жажда все объять
И на скрижалях черного гранита
Резцом неизгладимым начертать
Ту истину, что от людей сокрыта.
Его коварно отравил
Горячечный, обманный пыл
И полное безумной страсти
Стремленье к огненной, высокой власти.
Перенатянутая тетива
Оборвалась почти у цели,
Когда, казалось, крылья торжества
Уже над ним победно шелестели.
Он сам себя сгубил – тщетой
Надежд, бесплодной маятой
Испепеляющих желаний
И бесконечных разочарований.
Вот он плывет по траурным волнам,
Минуя строй унылый стен кирпичных,
Минуя окна корпусов фабричных,
Где властвует железный гром и гам.
Вдоль длинных набережных грязных,
Пакгаузов однообразных
И фонарей над зыбкою водой
С их тянущейся пряжей золотой, —
Вдоль жутких верфей, где торчат скелеты
Еще не оснащенных кораблей
И к бледным небесам воздеты
Распятья голых рей…
В померкших перлах, в потускневшей черни
В пурпурово-горящий час вечерний
Рассудок мой холодным мертвецом
Плывет по Темзе вверх лицом.
Плывет, бесповоротно канув
В пучину мрака и туманов,
Под приглушенный похоронный звон,
