Стихотворения - Конрад Цельтис

Страстью к Алкмене когда был Юпитер охвачен, то Солнце

Медленней гнало тогда новой денницы коней;

Амфитриониад, кто Юпитера волей в две ночи

Должен быть создан, таким именно создан и был.

Но каковым Герион осчастливит Хазеллу потомством,

Ибо он тридцать ночей с нею в постели лежал?

Что бледножелтые вечно ты держишь надменными губы

И на лице у тебя цвета свинцового синь?

Это — нам признак, что ты великой охвачен любовью,

Коей завистников сонм в адских пылает волнах.

Верно считают сармата соседом земли амазонок,

Женщина здесь ведь и там глупым мужам голова.

Трижды, четырежды был заключен там в темницу цирюльник

Только за то, что свою розгой жену поучил.

Если постится сармат, избегает он рыбы вареной,

Жрет он жаркое, беря в миске открытой куски,

Видимо, так потому, чтобы, крепче наполнивши брюхо,

Полною чашей затем вдоволь Лиэя черпнуть.

Как изобилует грязью весь Галлии край Заальпийской,

Так в непролазной грязи город и Краков погряз.

Вид безобразен у улиц, едва на четверке проедешь,

И мостовая на них явно размякла везде.

В песнях воспета моих, Хазилина, ты ныне известна,

Если в германских стихах прелесть хоть малая есть.

Напоминаю, не спорь, безрассудная, с Музами Рима,

Кто в превосходных стихах смог Фаниолу воспеть.

Мягкого пуха немало сармат под себя подстилает,

Он его летом берет под пламенеющим Львом.

Только я, хоть в восьмой раз уж Феб лучезарный явился,

Даже пушинки одной телом своим не примял.

Ты хоть до крайних пределов пойдешь, Каллиопа, со мною,

Где первобытный народ в варварских царствах живет,

Там, где сарматских селян ледяное касается море,

Славный давая янтарь обледенелым брегам.

Здесь все белеет, блестя, что на льдистые смотрит созвездья,

Даже медведь и над ним с глоткой зловещею вран.

Всюду душистый янтарь облекает собой лягушонка,

С ним же осталась навек мушка летучая в нем.

Вытянув тело, открытым держит свой рот лягушонок,

Но и у мушки ты счесть ножки сумеешь ее.

Не было ночи одной у меня под небом у шведов,

Феба сиянье когда было б сокрыто от глаз.

О, сколь счастливы народы, когда наступает их лето,

Где ни единая ночь тьмой не окутает день.

Там не гнетут никого обличья теней молчаливых,

Где в ликовании Феб к северным звездам пришел.

После ж того, как Феб умчится к дождливому Австру,

Не наступает ни дня в этих несчастных краях,

¹⁰ Но в неисходной ночи там мерцают, как в трауре, звезды,

Фрикса созвездья пока Феб не достигнет в пути.

Что натворили латинские боги, изгнанники Рима,

Кто торгашами теперь в Севера царства спешат?

Не потому ли, о боги, что золото лишь признаете

И по душе вам одни храмы златые теперь?

Что же, сказать иль смолчать? Написал ведь когда-то Проперций:

«Гордый рушится Рим сам от сокровищ своих».

Ромул, основывал Рим ты с двенадцатым коршуном в небе,

Хищника знаки имев знаменьем власти своей.

Значит, хватай, никаким ты добром не будешь насыщен,

Судьбы покуда твои ждут под привычной звездой.

Продал беглец Эней свои святыни латинам,

И продает дикарям ныне латинян богов.

О неотесаный род, что и века Сатурна грубее!

Мы начинаем теперь разум последний терять.

Что там волчица? Ужель не довольно скота у латинян?

Рим ненасытный, когда станешь ты меру блюсти?

Громкого громче, — пока Феб проходит звезду Агенора, —

Крик лягушачий у нас ввысь долетает до звезд;

Крик таковой же к харчевням стремит необузданным толпы

Жаждущих полбы пожрать в буйном Вроцлаве у нас.

Громче, однако, трактирщик ревет, чем бык многолетний,

Адскую эту жратву в чашах, стараяся счесть.

В северных землях такое блюдется правило всюду:

Пью я, и, жаждучи, пьют все поголовно кругом.

Висла, была я когда-то границей Сарматского края,

По полноводной теперь Лабе граница лежит.

Что ты кичишься в сраженьях, Германия, силой великой?

Тот, кто тобой побежден, в силах тебе уступал.

О славнейший исток среди северных вод, выносящий

Имя известное всем вместе с водой в Океан.

Рейн сам уступит тебе и Некар горделивый уступит,

Где укрывается Феб