Стихотворения - Конрад Цельтис

В мире во всем ни один не владеет обширнее властью:

Море и суша равно ныне покорствуют мне.

Наша Германия шире, чем море, пространством огромным,

Как и все то, где в ходу ваш италийский язык.

Ты об источнике этом прочти-ка чудесную песню,

Ведь не увидишь нигде равного в свете ему.

Бьет он ключом, если звезды нам ясный восход предвещают

И вытекает тогда светлой, высокой струей.

После ж того, как дождей установится на небе время,

Сохнет он и в тайниках воду скрывает свою.

Вследствие высших причин все тела изменяются в мире

И размеряет наш ум небо на всяческий лад.

То, чтобы в членах у нас избыточный жар осушался,

То, чтобы трижды тела полнились холодом влаг, —

Все это мудрый сумеешь постигнуть по признакам многим,

Признаки в пору дождей все особливо учтя.

Глуше на башнях высоких тогда отзываются звоны,

Певчих звучание струн лиры слабеет тогда.

Все существа в эту пору теряют надежные силы,

¹⁰ Небом подавлены, тут все цепенеют тела;

Только грустят и опять поднимаются к радостям снова,

Вместе надежды и страх в судьбах своих узнают.

Ванны тогда принимай, позаботься о винах нагретых,

Бодрость привычная так в тело внедрится твое.

Неба планеты влекут всех и каждого к собственной цели,

И назначает судьба каждому свойственный срок.

Мальчиков губит Луна, причиняет и выкидыш также,

Майи небесный сын смертью подросткам грозит,

Юношей, дев незамужних, Венера, прельстив, похищает,

Феб принуждает уйти сильных из жизни мужей.

Те, кто в сраженьях горяч, от Марса свирепого гибнут,

Сам же Юпитер берет лишь поколенье свое.

Долгой жизни предел Сатурн дает человеку —

¹⁰ Этой ленивой звезде хладные старцы подстать.

И в звездоносные сферы восходят к недвижным светилам

Те, кто дольше живут и безупречнее всех.

Здесь я покоюсь, кто был прославлен песней тройною,

Я земледелец, пастух, я же и всадник-храбрец.

В песне тройной без труда я воспел поколенья людские,

И с прилежаньем каким все это сделано мной.

Первые люди лишь скот и пастбища ведали только,

И молоко лишь и сыр пищею были у них.

После Церера вздымать научила комкастую землю,

Тучные нивы дала с полбой, взращенной на них.

После оружия ярость прокралась под сельские кровли,

¹⁰ И начала возрастать к злату слепая любовь.

Сельские вскоре селенья они окружили валами

Мощными и на валах стены воздвигли еще.

Скоро величье владык, как и стены, погублены были

Роскошью, — ведь средь злодейств многих воздвиглись они.

Эти врата я тебе посвятил, Святейшая Дева,

Дивная, весь этот храм препоручая тебе.

Пусть же с вождем навеки таким безопасен пребудет

Гость, и ко звездам небес он отлетит наконец.

Некогда установила почтенья достойная древность,

Соорудивши костер, мертвых тела сожигать,

Верно, затем, чтобы дух сразу в выси вознесся эфира

И чтоб не знал никаких спутника-тела оков.

И чтобы бренное тело, подвержено быстрому тленью,

Вскоре могло пребывать в первоначалах своих,

Иль, чтоб земля, выдыхая от тел погребенных зловонье,

Гиблых поветрий отсель не создала для людей.

Но благочестье, что выше, ввело погребение трупов

И повелело кропить прах животворной водой.

Души людей опьяненье по-разному с толку сбивает,

Чтобы четыре царить в нас элемента могли.

Тот, кого желчь возбуждает, коль телом он Вакха воспринял,

Рвется к оружью, ярясь и затевая бои.

Рад насладиться сангвиник тогда языком благородным,

Речь безупречную слив с множеством милых острот.

Вакх у флегматиков с телом язык заодно поражает,

И уж не служат ему ноги и руки тогда.

А меланхолик, коль Вакха дары он вкусил ненароком,

Плакать начнет и давать, — пьяный, — обеты богам.

Ночью скорее, чем днем ты, кротчайший Вакх, похищаешь;

Есть и причина: влечет в небе Венера тебя.

Древле, безумствуя, богу всю душу свою открывала

Женщина, двигаясь вся в жутком блистанье огня.

Жрец назначающий, чтобы клялась она, прямо подходит

К жертвенникам. Говорит по ритуалу слова.

Бога она представляя, тут ветры пускает из чрева.

Изгнанный так, — говорит, — и вылетает тот бог.

Я, кто обрубленный сук таскаю на теле лохматом,

Голову в космах мою кроют венки из сосны;

И средь лесов и холмов необузданным фавнам и нимфам,

Муз хороводам еще буду я другом всегда.

Как-то постигнуть желая, каким он родителем создан,

Царь на великую власть, как на опору смотрел;

Тут и явился мудрец, чтобы к жизни вернуть погребенных,

Тот, кто телу-тюрьме душу назад возвратил.

Царь ожидал, что царем своего он родителя узрит,

Но здоровенный монах явно предстал перед ним.