Самки сидели на яйцах, а самцы характерным криком, свойственным этому виду, оповещали весь мир и нас, в том числе, что это место занято.
Эти трели с наступлением сумерек звучали и до нас, будут звучать и после нас.
Пока не появятся птенцы.
А появление в самый неподходящий момент патрульной машины ГИБДД придало данной ситуации неповторимые комичность и невероятность.
Никакого «витюка» в природе, естественно, не существовало.
Как объяснили мне экологи, разбирающиеся в «птичьем» вопросе, под маской «витюка» скрывался охотский сверчок: небольшая певчая птичка, довольно распространенная на Сахалине.
Летом вся жизнь лесная у берегов рек держится.
Здесь всегда есть, чем поживиться.
Этот баклан уже сыт и с удовольствием принимает водные процедуры.
А у енотовидной собаки на морде написано плохо скрываемое нетерпение.
Она вся в поиске.
Скорей бы удовлетворить чувство голода.
У нее свой участок.
На него она даже близких родственников не допускает.
А тут какой-то баклан.
Он вызывает явное неудовольствие у собаки.
Нарушает суверенитет, нахал.
С больными и ранеными птицами хищница не церемонится.
Если голодно, съест полностью.
Если сыта — довольствуется потрохами.
Но этот баклан здоров и хорошо вооружен.
Тяжелый клюв, как меч, так и блестит на солнце.
Поэтому собаке ничего не остается, как ретироваться.
Не повезло здесь, повезет в другом месте — участок большой.
Да и обход собственных владений только начался.
Тускло светит костер в сумрачной тиши.
Суетятся вокруг него люди.
Блики заходящего солнца скользят по зеркалу реки.
На Крильон спускается ночь.
Под покровом темноты к берегу лесной реки выходит бурый медведь.
Не торопясь, заходит в реку.
Вытягивается от блаженства.
Здесь прохладно, и нет надоедливого гнуса.
Он даже на какие-то секунды впадает в детство: плещется, играет.
Но вот всплеск рыбы.
Медведь преображается.
Превращается в беспощадного охотника.
Замер.
Прыгнул.
И добыча в зубах.
Профессионал.
С рыбой в пасти солидно выходит на берег.
В стороне пролетает хищная птица.
Какое-то время кружится над водой, тоже высматривая добычу.
И, найдя ее, тут же подхватывает когтями.
Рыбы в реке в это время много.
Но столпотворение у реки на этом не заканчивается.
Появляется еще один медведь.
Охота занимает считанные секунды — кругом сплошные всплески.
Медведь прыгает — и вот уже в зубах бьется живая рыбина.
Не за горой зима — жирку потребуется много, поэтому медведь не теряет времени даром.
В который раз переходим реку.
Вся обувка в руках, чтобы не замочить ее.
А ноги до боли щекочут головастики.
Их много, очень много в реке.
С приближающегося берега на нас смотрит большая живородящая ящерица.
Появление группы людей вызывает у нее плохо скрываемое беспокойство.
Подхватив язычком зазевавшегося паучка, ящерица уползает прочь, покинув наблюдательный пост на стволе горбатой ивы.
А головастики нашего присутствия даже не замечают.
На прогретом мелководье реки их многие тысячи.
Если по всякому случаю тревогу бить — некогда будет и корм добывать.
А корм для них буквально кругом.
На каждом речном камне — пленка из слизи и органики.
Плодовитость квакушек вызывает восхищение, ведь им, чтобы выжить и сохранить природное равновесие, приходится откладывать икру с огромным запасом.
Слишком уж много опасностей подстерегает потомство: и засуха, и хищные птицы, и енотовидные собаки.
А пока на мелководье полная идиллия.
Чуть в стороне, ближе к склонившимся над водой ивам, держится молодь симы — пестрятки-однолетки.
С деревьев падают поденки, веснянки, гусеницы бабочек.
Здесь много ручейников и другой речной живности.
Корма для крошечных рыбок предостаточно.
Среди однолеток-пестряток есть и более крупные особи рыб такой же раскраски.
Это пестрятки-двухлетки, задержавшиеся в реке еще на один год.
И карликовые самцы, физиологически созревшие, уже в реке. Им теперь нет надобности, как пестряткам, уходить в море.
Карлики дождутся своего звездного часа здесь.
Когда пестрятки зрелым лососем вернутся с морских пастбищ на нерест, карлики тоже примут участие в процессе размножения.
Из икринок, оплодотворенных ими, появится полноценный лосось.
Таким образом, природа защищает вид от случайных катаклизмов, грозящих виду вымиранием.
Самая южная точка Сахалина — мыс Крильон.
Крутой обрывистый берег, и море, море, море…
А если уж быть совсем точным — известный каждому россиянину благодаря популярной песенке — пролив Лаперуза.
В которой певец «бросает камешки с крутого бережка».
В прибрежной зоне пролива разбросаны хаотично изъеденные соленой водой шипы рифов.
На которых когда-то любили греться нерпы и сивучи…
Теперь и нерпы, и сивучи — большая редкость.
Что поделаешь — скуднеет животный мир Крильона.
Вверху на плато высокий земляной вал, опоясанный по периметру глубоким рвом.
Неподалеку от вала небольшой ручей.
Летом ручей кипит от заходящей на нерест рыбы.
Сейчас спокоен, но неприветлив.
Грозно щетинится пластами кремнистых сланцев в местах коренного выхода их на поверхность.
Древнему человеку эти сланцы служили надежным материалом для изготовления грозного оружия.
Теперь они никому не нужны.
Пласты тревожат только вода и ветер.
Выветривая и разрушая породу.
Лучшего места для селения трудно сыскать.
Не зря наши предки для первых поселений выбрали это место.
И вал, и ров — это остатки крепости эпохи неолита.
Крильонское городище.
В нем жили люди еще шесть тысяч лет назад.
Здесь же разбивали стоянки и люди раннего железного века.
А самый древний след человека на мысе Крильон — это найденный археологами резец из кремня.
Орудие труда еще каменного века.
Удаленность от цивилизации и от привычных коммуникаций для этого уникального уголка сахалинской природы стала спасением и защитой.
Она сохранилась здесь в первозданном виде.
Частые дожди периодически вымывают из культурных слоев обломки горшков с волнообразным лепным орнаментом, черепки и другие следы пребывания многочисленных народов от человека эпохи неолита до айнов.
