Анатолий Орлов
Истории, которые нашептали деревья
Сынишка вбежал в дом. Глаза расширенные, испуганные:
— Папа, у нас кто-то в сарае прячется. Шепот и скрип сам слышал.
У шестилетнего ребенка фантазии хватает, но чтобы успокоить его, пошел к сараю.
И тоже шепот услышал. И скрип тоже.
Тихо дверь приоткрыл. Тихо вошел. Пусто в сарае.
И за сараем никого.
На немой вопрос в глазах ребенка ответил:
— Явление природы. Такое бывает.
Может быть, сын и удовлетворен был ответом, но не я.
Червяк любопытства так и точил душу.
Отложил книгу. Вновь прошел к сараю.
Тот же скрип.
Тот же шепот.
Вновь тихо дверь приоткрыл.
Вновь тихо вошел.
Никого… пусто в сарае. И за сараем, кроме кучи еловых чурбаков, никого нет.
Раскидал чурки.
Заглянул под кучу.
Пусто…
А шепот и скрип со всех сторон уже.
И дошло до меня, что это дерево говорит. Обыкновенное дерево. Еловые чурбаки.
Взял в сарае колун и с его помощью разгадку нашел.
Под ударами колуна шептунам пришлось свое укрытие покинуть. По доброму десятку личинок усача извлек я из каждой чурки.
Дрова готовились зимой. До лета лежали на лесосеке. А оставленная в лесу древесина для короедов, усачей — что для собаки сладкая кость.
Мимо не пролетят. И отложить в трещинки коры яйца много времени не надо.
Вот и привез я дрова «с начинкой».
А дальше дело природы. Из яиц вышли личинки. У личинок — челюсти, как сверла…
— Хочешь посмотреть шептунов? — спросил я у сына. — Подходи ближе, не бойся. Они совсем маленькие и не страшные. Теперь понял, откуда шепот?
— Это наши непрошеные гости обедают. Все дрова в решето превратили.
— Я же сразу сказал, что скрип и шепот — это явление природы. А ты сомневался. На слово старшим верить надо.
На приусадебном участке завелся воришка.
Придешь собирать клубнику — на каждой грядке ягоды обкусаны.
Я терпел.
Ягод хватало.
А вот времени, чтобы вывести воришку на чистую воду, было в обрез. Но когда гордость моего огороднического искусства — две вызревшие дыни — оказалась загубленными огородным пиратом, терпение лопнуло. Я раскидал по грядкам с десяток маленьких капканов.
Шалишь!
Не уйдешь!
Вместо предполагаемой крысы в капкан попался…бурундук.
Не просто бурундук, а старый знакомый. Любимец детворы.
Какой конфуз!
От боли и гнева зверек впал в шок. Безропотно позволил взять себя в руки и снять капкан. Безропотно сидел на ладонях, когда домочадцы, охая и сочувствуя, осматривали его.
Но стоило опустить зверька на землю, шок сразу прошел. С невероятной прытью, припадая на ущемленную лапку, бедолага скрылся под старым брусом в своем доме.
А мне в своем доме был учинен настоящий скандал. За зверский способ борьбы с огородными вредителями. За излишнюю жестокость.
Домашний суд был строг.
Его приговор не подлежал обжалованию: кормить зверька до полного выздоровления.
В первый вечер у норки земляной белки (как в простонародье называют бурундука) под брусом я оставил кучу угощений. Полосатый воришка тоже, видимо, считал, что я обязан кормить его, и ни от чего не отказывался.
По утрам сын просыпался с вопросами:
— Как бурундук? Лапка зажила? Нет еще?
И вдруг тревога: рис, горох, ягода — все у норки осталось нетронутым. Исчезли лишь конфеты — арахис в шоколаде.
Может, самочувствие моего больного ухудшилось?
Может, ничего, кроме орешков, есть не может?
Когда конфет не стало, пришлось ехать за ними в город. Чего только не сделаешь, чтобы загладить свою вину перед домочадцами. «Сумел покалечить — сумей и вылечить», — назидательно напутствовали меня родные.
А однажды утром я вновь увидел своего пациента скачущим легко и непринужденно, как прежде.
И тут я понял, что зверек последнее время симулировал. Забив норку припасами, он перестал обращать внимание на рис, горох. На то, что предлагали ему ежедневно.
Не отказывался лишь от орехов.
В этот день я снял бурундука с довольствия.
А то, чего доброго, из-за меня разучится добывать пищу.
На нижних венцах летней кухни появились ватные цветы.
Белые, кремовые, розовые.
Вид у деревянного строения стал нарядным, праздничным.
Только не радовался я этому празднику.
Какая уж тут радость, если кухню теперь нужно сжигать.
Если мое строение облюбовал самый злейший гриб из всех дереворазрушающих грибов.
И другого способа борьбы с ним просто не существует.
А ватные цветы — его фирменная визитная карточка.
Стою у сруба, горюю — известие-то пренеприятное.
И надо же — мое настроение грибу передалось.
На кончиках мицелия[1] появились крупные слезинки…
Разоряет хозяина и плачет при этом?
Ишь, какой жалостливый.
Но не поверил я в эти слезы…
Крокодиловы они.
Кухня-то моя из сухого бруса построена.
Такую древесину нахрапом не возьмешь — подавишься.
Вот и научился гриб-агрессор ее увлажнять.
Капельки воды стал выделять из своего тела.
Капелька к капельке, слезинка к слезинке.
А ведь капельки даже камень точат не то, что дерево.
Вот и плачет крокодиловыми слезами гриб, дожидаясь, когда отсыреет плацдарм для очередной атаки.
А что они будут, в этом и сомнения нет.
И ватных цветов на строении станет больше.
И размерами они куда большими станут.
А потом на другие строения перекинутся, — аппетит приходит во время еды…
…у что ж, полюбовался цветами и хватит.
Принес канистру с соляркой, облил строение и спичку поднес…
Чтоб не разносить заразу по подворью.
Хорошо, что хоть кухня на отшибе построена.
Едва стает снег, сразу начинаю двор от мусора убирать.
От хлама, накопившегося за зиму.
От травы сухой.
Так и на этот раз было.
Начал с пластиковых бутылок и банок разных.
Нагнулся за очередной, а бутылка от меня в сторону покатилась.
Сама.
Без всякой помощи.
Как живая.
Приглянулся я живой бутылке, а из горлышка глазки-бусинки выглядывают.
И усы, в которых запутались розовые ножки.
Притом пяточки этих ножек отчаянно воздух перебирают в тесном пространстве.
