Я вовсе не хочу сказать, что охотники-иностранцы все такие недотепы. Встречаются вполне достойные, стреляют метко, и уезжают с трофеями, и потом даже книжки пишут, как охотились в России. Речь совсем о другом: наша страна для них, после того как поднялся «железный занавес», нечто таинственное, непознанное, отстало-таежное, где живут дикие, злобные люди. Западная пропаганда забила в их подсознание определенный и весьма стойкий стереотип мышления, повинуясь которому они испытывают легкий шок уже потому, что находятся на территории российских городов, а когда приезжают в глухомань, этот градус заметно повышается — природа дикая, люди непривычные! И вот на этот достаточно высокий уровень непроходящего стресса накладывается другой, охотничий, когда надо стрелять, и в сумме получается многовато. Кстати, однажды я наблюдал потрясающую картину общения наших детей 10–12 лет из деревни Сметанино с приехавшими туда на охоту американцами. Пошли граждане свободных США на прогулку без переводчика, встречают босых пацанов на улице и, видимо по опыту подобных контактов где-нибудь в Африке, достают металлические доллары и дают каждому. Те подачки берут, говорят «спасибо» и тут же достают из карманов кто сто, кто двестирублевые купюры (неденоминированных рублей, а коробок спичек стоил сто пятьдесят) и подают американцам. Те ошалело принимают, разглядывают и стоят с разинутыми ртами, не зная, как к этому относиться. Пацаны уходят своей дорогой, а эти скорее к переводчику, спрашивать, что это значит. После этого случая отношение к русским у американцев резко изменилось — в положительную сторону, однако для них все равно осталось загадкой, почему босоногие деревенские ребятишки ходят с такими деньгами.
Переизбыток адреналина на зверовой охоте, впрочем, как и пива, ни к чему, кроме паники и беды, не приводит. Скажу больше — и бывалые охотники это подтвердят — адреналин и охота вещи не совместимые, хотя одного без другого не бывает. Значительная доля подранков, «испорченных» зверей получается исключительно по этой причине; и только на втором месте стоят неопытность стрелка, недостаточная убойность оружия и боеприпасов. Когда я работал геологом, мой маршрутник Толя Сергиенко, по совместительству охотник (зимой занимался пушным и зверовым ловом), на моих глазах стрелял лося из мелкокалиберной винтовки — в шейные позвонки. И зверь падал, как подрубленный. У опытных промысловиков есть такое понятие, как «выстрел по месту». А для того, чтобы точно выцелить эту убойную точку, требуется абсолютное хладнокровие. В конце концов, если уместно говорить о гуманизме на охоте, это не гуманно — бить не наповал, доставлять мучения животному, и хуже того, делать подранков, которые уходят и впоследствии обречены на болезнь и чаще гибель.
На мой взгляд, начинающим звероловам и особенно тем, кто в охоте ищет экстрим, острые ощущения, тот самый кайф от опасности и переживаний, прежде чем выдавать лицензии на отстрел крупного и особенно хищного зверя, следует сдавать не только охотминимум, а проходить специальную (разумеется, платную) подготовку и обязательное соответствующее тестирование. Физиологию не обманешь, есть люди с организмами, просто истекающими адреналином по любому поводу. Психологически они не способны в нужный момент усилием воли подавить сильное волнение, остановить действие того самого адреналина, вернуть самообладание. В основном это весьма эмоциональные индивиды, много чего хотящие от жизни, в том числе любящие развлечения и охоту. Они-то чаще всего оказываются в лесу с ружьем да еще с возможностями добывать или покупать лицензии — бессмысленная гибель животных в этом случае обеспечена. Я лично знаю десяток таких охотников, после стрельбы которых мы по два-три дня добивали подранков.
Но даже не в этом основная причина: прежде всего «адреналинщики» опасны для людей. Воспитанный на законах и скупой немец хоть как-то еще контролировал ситуацию, пусть даже под угрозой штрафа мог отличить крупного медведя от мелкого. Наши, слишком взволнованные, утратившие самоконтроль, вооруженные искатели приключений ежегодно отстреливают десятки (если не сотни!) своих товарищей по оружию и просто граждан, случайно оказавшихся на месте проведения охоты.
Лет двенадцать назад в Тарногском районе Вологодской области председатель охотоб-щества Григорий П. проводил охоту с итальянцем. А в это время к нему приехал гость из Москвы, профессор, и тоже за медведем. Гриша посадил его на лабаз, а сам повел макаронника по овсяным посевам, чтобы стрелять «с подхода» — такая охота занимает меньше времени, более продуктивна, особенно на больших колхозных полях. Но при этом достаточно рискованная, ибо нужно подойти к кормящемуся зверю на расстояние верного выстрела, не подшуметь, не спугнуть (часто ходят в одних шерстяных носках) и положить с одного патрона, поскольку от подранка не удерешь и будут тебе острые ощущения.
Так вот, ведет Гриша итальянца по полям, в бинокль посматривает, а профессор тем часом посидел на одном лабазе — нет медведя и самовольно перешел на другой, что строго запрещается. А уже сумерки, и видит что-то такое чернеется в овсе. У ученого мужа адреналин в кровь, руки дрожат, но все равно — бах! И ведь попал: пуля просадила Грише область таза навылет и попала макароннику в бедро. Упали оба, но итальянец тут же вскочил, заорал и, сильно хромая, убежал прочь. Профессор же спускается с лабаза и идет к добыче, будучи уверенным, что положил зверя. И обнаруживает Гришу, который лежит без сознания. Хорошо, быстро сообразил, утащил его в машину и отвез в больницу.
А итальянец ковылял и истекал кровью всю ночь, бродя по полям и лесам, заблудился и лишь к утру выбрался на дорогу. Машины-то идут, но кто остановится при виде окровавленного человека с карабином, который еще кричит — рашен мафия! Моего камрада убили! Наконец догадался макаронник, спрятал оружие и лег посередине дороги. Подобрала какая-то «Волга», привезла в районную больницу, а он там рассказать пытается, что его друг на поле лежит, мол, спасти надо — рашен мафия! Ему объясняют, что Гриша уже там, наверху, в операционной второго этажа, а итальянец по жестам понял — на небесах и вовсе устрашился, что придут и его дострелят, потребовал консула и охрану.
Пока консул не приехал и не объяснил ему, как все произошло, не верил, что стрелял в них профессор и друг Гриши, поскольку ничего подобного даже предположить не мог. В итоге Григорий перенес несколько операций, два года лежал, потом ездил в коляске и, слава Богу, встал на ноги. Для макаронника же это ранение на охоте неожиданно стало судьбоносным: для того чтобы не было международного скандала, к нему прикрепили самую симпатичную медсестру. Как и всякий раненый и немощный, он влюбился и, когда поправился, увез сестричку в Италию, где на ней и женился — добыл-таки трофей в России…
