Вечером Костя опять было обеспокоился: зверьков не было видно. Но едва он позвонил, как они показались из зарослей камыша узкой горловины, соединяющей плёс с соседними.
Назавтра Костя вскочил с постели с рассветом и поспешил к нутриям. Небо хмурилось. Неподвижно и низко висели тяжёлые облака. В серой мгле угрюмо стоял прибрежный лесок. Замерла, словно предчувствуя недоброе, потемневшая речка…
Молодого нутриевода постигло горькое разочарование: зверьки исчезли. Сколько Костя ни звонил, ни призывал, они не показывались. Мальчик безуспешно обошёл соседние плёсы вверх и вниз по речке, вернулся к тому месту, где выпустил зверьков, и сел на берегу, всё ещё на что-то надеясь.
Пахнул ветерок, заглянул в прибрежные кусты, шевельнул их. Будто щёткой прошёлся по воде и унёсся в степь. Вдогонку за ним побежала пёстрая рябь. Следом наскочил ветер-штормовик и пошёл гулять, буйствовать: раскачал деревья, взбудоражил, расколыхал речку.
«Попали лисе или волку в зубы», — с горькой досадой подумал Костя, поднимаясь и в последний раз окидывая взглядом взволновавшуюся поверхность плёса.
Домой он вернулся усталый, угрюмый и рассказал мне и бабушке о пропаже. Я успокаивал: «Найдутся. Лисе или волку не так-то просто взять их в воде». Бабушка ворчала: «Выдумщик… Лучше бы кроликов завёл».
Шли дни, недели. Костя нет-нет да и выйдет на речку с колокольчиком, но всё безрезультатно.
В школе начались занятия. Товарищи Кости, зная историю с нутриями, подтрунивали над ним:
— Привет нутриеводу!
— Нет, Костя, твёрдое золото понадёжнее твоего мягкого!
Костя сначала сердился, потом стал смеяться вместе со всеми, и ребята отстали.
Наступила глубокая осень. Начались дожди. Ночами выпадали лёгкие морозы, речка у берегов покрывалась тонкой корочкой льда. Днём оттаивало. Как-то вечером я сказал Косте:
— Зима скоро. Твои звери непривычны к морозам, погибнут. Найти надо.
— Как же их найдёшь? — безнадёжно сказал Костя.
— Напиши-ка туда, где брал их, — посоветовал я. — Там все повадки их знают. Может, подскажут что-нибудь.
Костя немедленно сел за письмо. Через несколько дней получил ответ. Старший зоотехник зверпромхоза писал:
«В неволе нутрии ведут дневной образ жизни, а в вольных условиях — ночной. Значит, увидеть их можно только ночью. Колокольчик теперь не поможет. Ищите их логово или нору. На отлогих берегах нутрии устраивают гнёзда с крышей высотою около полуметра. В крутых берегах — норы. Вход бывает полузакрыт водой».
Дальше зоотехник сообщал, как устроена нора, предупреждал, что зимой нутрию надо держать без воды. Она способна переносить мороз до двадцати градусов, но стоит ей намочить лапки, мордочку или хвост, как они будут отморожены.
Костя воспрянул духом. Как он не догадался раньше запросить промхоз? Если нутрии живы, он их найдёт!
К счастью, ночи стояли лунные. В тот же вечер, одевшись потеплее, Костя отправился на поиски. На всякий случай взял колокольчик.
Скоро на широком, сравнительно чистом зеркале плёса разглядел он блестящие лучики ряби, разбегавшиеся в стороны под острыми углами. Лучиков было много. Костя притаился. В вершинах уголков были видны чёрные точки. Они двигались. Нутрии?! Но почему их много? Костя насчитал девять. И вдруг догадался: у них дети! Сердце у Кости выстукивало молоточком часто-часто…
Постояв немного, он позвонил. Мгновенно нутрии нырнули и больше не показывались. Наверное, укрылись в зарослях у противоположного берега. Но мальчика это не очень огорчило. Теперь он знал, что где-то здесь их жилище. Очень довольный результатами поисков, Костя возвратился домой.
Назавтра днём мы с сыном плыли но речке. Я стоял на корме, отталкиваясь шестом. Костя сидел на весельной банке и внимательно осматривал берега. В лодке лежала лопата, ивовая корзина с обвязанной мешковиной верхом, кусок дерева, большой рыболовный подсак, кожаные рукавицы, топор.
— Здесь, — сказал Костя, когда я сильным движением протолкнул лодку через узкую протоку, заросшую камышом, и она вышла на плёс.
Стали осматривать обрывистый глинистый берег, с которого свисали мохнатые корни, подмытые высокой вешней водой, кусты и коряги.
Нору увидели под кустом тала, который упал в воду вершиной, а корнями держался за яр.
— Вот она, нора! — радостно крикнул Костя.
— Потише, — сказал я, — спугнёшь зверей.
Выход из норы забили куском дерева.
— Говори, зверовод, где копать, — сказал я Косте.
Костя немного подумал, подошёл к единственному росшему немного в стороне кусту тала.
— Здесь, под этим кустом, — уверенно сказал он.
— А может быть, тут, против выхода?
— Нет, папа, здесь. В письме сказано: «Длина норы пять-шесть метров, запасных выходов не бывает. Жилая камера обычно под каким-нибудь кустом между корнями, неглубоко от поверхности земли…» Я это наизусть выучил.
Копать было трудно: мешали корни. Пришлось вырубать их топором, они пружинили, не поддавались. На глубине около полуметра открылся ход. На гнездо не попали. Стали рыть второй колодец у самого основания куста. Копать стало ещё труднее. Костя выгребал землю руками, с трудом обрывая тонкие крепкие корешки.
Вдруг у него под руками зашевелилось что-то мягкое, земля рухнула, и всё семейство нутрий оказалось на виду. Нутрията прижались к стенке, старшие прикрывали их своими спинами.
Я схватил сак и накрыл яму. Но нутрии и не думали бежать. Они злобно ворчали, оскалив длинные, плоские и острые, как долота, передние зубы, готовые защищать своё потомство.
— Старых надо забрать, молодые не уйдут, — сказал я. — Давай рукавицы.
Костя придержал сак, а я сунул руку в яму и ухватил одну из старых нутрий поперёк туловища. Пока я переносил её в корзину, она успела цапнуть своими долотами выше рукавицы в руку.
Нутрията величиной с большую крысу жалобно пищали, сопротивлялись и тоже пытались кусаться. Их было семь.
Скоро вся семья сидела в корзине. Погрузили всё в лодку, я обмыл, перевязал рану, и мы поплыли домой.
Вы не знаете нашего колхозного ездового Васю Димкова? Того, что живёт на набережной, как идти к Дону, — налево вторая хата? Некоторые зовут его Василёк. А какой он там Василёк, если весь чёрный как галка — одним словом, цыган! Ездовой он хороший, и так парень ничего себе, только любит приврать. Скажет иногда такое, что уши вянут, и божится: «Вот те святой крест! Не сойти с места, правда!»
Так вот, прибежал он однажды с поля под вечерок и возбуждённо стал рассказывать что-то парням и девчатам, что собрались у кассы кинотеатра в ожидании билетов. Толпа росла. Ребята смеялись, подшучивали. Никто не верил Димкову, и всё-таки слушали, переспрашивали, просили повторить.
