На «Дрейке» мне пришлось туго, как никогда, — и это говорит человек, который несколько лет проработал кровельщиком, таская по лестницам целые штабеля черепицы. Мы круглые сутки отжимались, подтягивались и делали приседания, тренируя силу и выносливость. По сравнению с этим марш-броски под руководством Ушастика или Ронни казались детскими игрушками.
День за днем мы тренировались до полного изнеможения. Иногда нам устраивали тесты по три раза на день. Мы были загнаны, измучены, вымотаны до предела — морально и физически. Вечером я падал в горячую ванну, уверенный, что никогда больше не смогу ходить. Завтра всегда наступало слишком быстро. Но все эти мучения имели определенную цель. Как солдаты спецназа, мы должны были уметь не просто выжить на вражеской территории, но и сохранить присутствие духа, чтобы продолжать сражаться и защищать себя. Иначе в подразделении от нас не было бы никакого толку.
В перерывах между выматывающими физическими упражнениями мы посещали курсы военной тактики, проходили тренинги на выживание в экстремальных условиях, учились читать карты, держать в порядке снаряжение и ориентироваться на местности. Короче говоря, нас готовили к высадкам под покровом темноты на вражескую территорию — «по морю, по воздуху и по земле», как гласил девиз подразделения.
В период обучения нас называли «шапками», что негласно рифмовалось с «тряпками», так как мы носили неприметные береты грязно-красного цвета. Последним шагом к получению вожделенных Зеленых Беретов должен был стать восьмичасовой марш-бросок в тридцать миль вокруг Дартмура. Нужно было попеременно бежать и идти в полном снаряжении. Обычно по итогам этого теста отсеивалось около сорока процентов участников. Испытание было очень тяжелым, но вся наша команда уложилась в заданное время. После не было ни наград, ни Церемоний. В конечном пункте нас ждала группа инструкторов, и когда мы, еле волоча ноги, в полуобморочном состоянии, перевалили через финишную черту, они швырнули нам по Зеленому Берету. Я до сих пор помню, каким был на ощупь материал и что я испытывал, сжимая его в руках, когда мы, замерзшие и измученные, возвращались на базу в кузове грузовика, а именно — чувство ни с чем не сравнимой гордости. Это было самое грандиозное достижение за всю мою жизнь.
Но успех не принес нам послабления. Даже наоборот. Мы на восемь или девять месяцев покинули базу, и места, в которых теперь проходили наши учения, были совершенно невероятными. Я думал, что хорошо знаком с особенностями жизни на природе, но поля и леса в дебрях Норфолка не шли ни в какое сравнение с ледяными пустошами зимней Норвегии. Окажись там, в минус двадцать по Цельсию, человек без специальной подготовки — он бы долго не протянул. Мы в совершенстве постигли науку выживания. Я узнал, как правильно вести себя, чтобы не замерзнуть и не заболеть, какую пищу нужно есть, чтобы не просто утолить голод, но еще и помочь телу сохранять тепло, в каких местах следует переходить замерзшие озера и как обернуть особенности этой негостеприимной местности себе на пользу. Например, можно повысить температуру окружающего воздуха с минусовой температуры до плюс двух по Цельсию, попросту выкопав себе нору в снегу. Нас учили, где и как это делать, чтобы затратить минимум времени и энергии.
Когда мы совершали дальние переходы, идущий первым — тот, кто прокладывает путь в снегу — сменялся через каждые пятьсот метров. Его место занимал следующий в строю, а он сам становился последним. Это делалось потому, что в глубоком снегу гораздо легче идти по чьим-то, уже проложенным, следам, а так как предполагалось, что по достижении цели нашего пути мы все должны будем сражаться в равных условиях, каждому солдату надлежало сохранять хорошую физическую форму.
Меня всегда удивляло, как люди до этого додумались. Но однажды, наблюдая за волками в горах Айдахо, я обратил внимание, что они используют тот же самый прием. Идущий первым через какое-то время отходит в сторону, пропуская остальных, и замыкает строй, чтобы к моменту, когда нужно будет убивать добычу, каждое животное сохранило достаточно сил и энергии для эффективных действий. Думаю, что инуиты переняли этот способ у волков, а от них уже ему научились наши специальные отряды, проходившие учения в тех местах.
Армейская подготовка очень пригодилась мне во время работы с волками. Все, что я узнал, было так или иначе применимо к их поведению. Разные техники выживания, использование элемента неожиданности, атака на незнакомой для врага территории. У одного нет шансов против дюжины, но ситуация радикально меняется в его пользу, если он знает местность. Волки прекрасно это понимают. Они не нападают, не удостоверившись, что ситуация обеспечивает им должное преимущество над противником. Я видел, как трое волков одержали победу над огромным медведем, просто избрав для финальной схватки темное время суток. Они выждали, пока сумерки станут достаточно густыми, чтобы медведь перестал их видеть — он-то, по сути, дневное животное, в отличие от них.
Мое подразделение не посылали ни в Афганистан, ни в Ирак. Единственные военные действия, в которых я принимал участие, проходили в Северной Ирландии. Зато нам довелось побывать в так называемых «рейдах доброй воли» в составе делегации Объединенных Наций. Особенно мне запомнилась операция на Кипре, где мы охраняли нейтральную зону между турецкой и греческой частями острова. Однажды я выехал на турецкую сторону, чтобы доставить провизию. Я сидел за рулем грузовика, и со мной был еще один парень. Местные активисты сразу потеснили нас и начали сами раздавать еду. Если возникали какие-то проблемы, они тут же прибегали к насилию. Я скептически оценивал эту миссию — думаю, мы всего лишь помогали богатым стать еще богаче, а бедным — еще беднее.
Я стоял в стороне и ждал окончания процедуры. И тут мне на глаза попалась старушка, с трудом катившая деревянную тележку по камням мостовой в направлении нашего грузовика. Ее обветренное лицо было сплошь покрыто морщинами, одета она была в черное, как и большинство местных женщин. Наши помощники не обращали на нее никакого внимания, поэтому я между делом наполнил ее тележку всякой всячиной и, сопровождаемый неясным бормотанием старухи, покатил обратно к дому, который находился метрах в семистах от нас. Я ни слова не знал по-турецки, а она — по-английски. Но когда мы оказались у двери, она молча поблагодарила меня, сжав мою руку в своих. После этого турчанка сделала невероятную вещь — взяла с тележки самое красивое яблоко и стала настойчиво совать его мне в руки. Я пытался объяснить ей, что это лишнее, что у меня еды вдоволь, но она и слышать ничего не хотела. Нас-то кормили до отвала по три раза в день. А у нее не было ничего! Такое великодушие вызывало благоговейный трепет. Традиции и воспитание не позволяли ей оставить добрый поступок без награды. И как бы я ни восхищался миллиардерами, которые жертвуют целые состояния на благотворительность, это ничто по сравнению с простым жестом человека, умирающего от голода, но сохранившего честь и достоинство.
