— Неужели вам не надоело его тискать?! Отпустите сейчас же! Это все-таки собака, а не кошка…
Мальчишки послушались, но попросили разрешения посидеть в машине.
— Сидите, не жалко.
Пообедав, вышел на улицу. Ни мальчишек, ни Сеньки. Умчались куда-то. Открыл дверцу. Сел. Завел мотор. И вдруг чувствую, что сижу на чем-то мокром.
Это еще что такое? Выскочил из машины. Пощупал сиденье — чехол мокрый. Брюки мои, конечно, тоже… «Это все мальчишки! Пролили что-то и вместо того, чтобы сказать, испугались и дали деру», — догадался я, щупая другие сиденья. Но с ними было все в порядке. «Погодите, вернусь с работы, разберусь…» — мысленно пригрозил я мальчишкам, переоделся и уехал.
Окончил работу, подхожу к машине, открываю дверцу — на моем сиденье лужа!
— Что за напасть?! Что за глупые шутки?! — Я был зол и растерян.
Значит, на мальчишек я грешил зря? Значит, они не виноваты? А кто же тогда? Я терялся в догадках, но за тряпку пришлось браться снова.
Подъехал к дому — сын в слезах. Еще не легче!
— Что случилось?
— Сеньку украли-и-и-и! — горько всхлипывая, тянет Игорь.
— Как украли? Когда ты его в последний раз видел?
— Ты обедать приезжал, а потом… Мы ушли на речку…
— Может быть, он на речке?..
— Мы его не бра-а-а-ли-и-и-и!..
И тут я начал догадываться:
— А не оставил ли ты Сеньку в машине?
— Когда?! Ага… Правда. Меня позвали… мы с мальчишками…
— «Позвали! Мальчишками…» — передразнил я Игоря в сердцах. — Ну-ка, посмотрим.
И точно, под передним сиденьем сладко спал Сенька, тоненько посвистывая коричневым носом.
— Теперь понятно, откуда на сиденье лужи. Но как он мог забраться на него? Ведь высоко… — удивился я.
Мы разбудили Сеньку. Он потянулся, завилял хвостом, влез между передними сиденьями, где был выступ, а уже оттуда…
— Видишь, папа, какой он умный, — восхитился Игорь.
— Ты посмотри, что твой умник делает?! Убирай его! Быстрее!
Но было поздно. На сиденье поблескивала снова лужа.
— Чтобы я больше никогда не видел этого паршивого щенка в машине. Никогда!
Тогда я считал свой приговор окончательным, не зная, что через месяц этот толстый коричневый щенок залезет в машину тайком, а вылезет полноправным хозяином. И до конца своей жизни будет моим верным спутником и другом.
Сенька, выкормленный кошкой, сохранил привязанность и к своим молочным братьям — котятам. Целыми днями он играл с ними, звонко лаял, и тогда котята, как по команде, выгибали дугой спины и удивленно таращили глаза:
— Как это у него получается? Как он может лаять?
Они свыклись с Сенькой и, очевидно, считали его тоже котенком.
Время шло. Котята росли. И постепенно знакомые разобрали наших питомцев. Остался один белый с желтым — Пушок. С ним Сенька особенно дружил. Они даже спали вместе. С утра и до позднего вечера Сенька и Пушок бегали друг за дружкой. Играли они всегда шумно, весело. Пушок, выбрав момент, прятался за дверью. Сенька замечал исчезновение котенка сразу же и начинал искать. В квартире не так уж много потайных уголков, и он быстро обнаруживал Пушка. Но, приблизившись, вдруг делал вид, что никак не может найти, и проходил мимо, тоненько взлаивая:
— Гав-гав! Где ты? Где ты?
Котенок молчал, притаившись. Сенька ленивой трусцой делал круг по комнате. Пушок весь подбирался, сжимался в комочек, готовясь к прыжку. И как только Сенька приближался, стремительно выскакивал из своего укрытия и, забавно фыркая, легко ударял его лапой.
— Вот я! Вот я! — и бросался наутек.
Сенька, взвизгивая от восторга — за ним. И пошла кутерьма… Звенит посуда, падают стулья, визг, лай, фырканье… и это только начало игры, а что будет дальше?.. Приходилось вмешиваться. Стоило войти в комнату, как моментально становилось тихо. Сенька и Пушок замирали на месте, озорно блестя глазами.
— Разве можно так?! — журил я их. — Всю посуду побьете. Вот погодите, придет хозяйка, она вас… Ну-ка, подойдите ко мне!
Сенька, запыхавшийся, с высунутым розовым языком подбегал, ласкаясь.
— Гав-гав! Давай с нами! — приглашал он.
Пушок подходил неохотно, недовольный тем, что игра прервалась. Но стоило мне отойти, как все начиналось сызнова. Ни Сенька, ни Пушок ни минуты не могли посидеть на месте.
Однажды Пушок увязался за Сенькой на улицу. Он уселся у ворот на бревне и с интересом наблюдал за открывшимся перед ним огромным миром. Он был так заинтересован новым, еще не виданным, что даже не обратил внимания на пробегавшего мимо Сеньку. Сеньку это удивило страшно. Он тут же вернулся, припал грудью к земле и залаял призывно:
— Гав-гав! Давай играть?!
Пушок даже ухом не повел. Сенька долго лаял то игриво, то сердито — ничего не помогало. Тогда он ухватил котенка за пушистый хвост и потащил с бревна. Но Пушок крепко зацепился за бревно своими острыми когтями, вздыбил шерсть и закричал:
— Мяу! Отпусти сейчас же!
Никогда Пушок не кричал на своего друга так сердито и громко.
И Сенька уступил. Он отошел в сторонку, присел и посмотрел на Пушка удивленно и растерянно, потом заскочил на бревно, схватил его за шиворот, как носит котят кошка-мать, и потащил во двор.
После этого случая Пушок старался улизнуть на улицу, но Сенька был настороже. Только котенок высовывал свой нос за ворота, как Сенька хватал его и тащил обратно. И для Пушка, и для Сеньки это превратилось в своеобразную игру.
Как-то раз мы взяли Сеньку с собой на рыбалку с ночевкой, а когда вернулись — узнали, что Пушок пропал. Наша соседка видела его через три дома у магазина. Скорее всего, он пошел разыскивать своего друга Сеньку и заблудился.
А может быть, его украли? Мы очень переживали исчезновение котенка. А Сенька особенно. Он сбился с ног в поисках своего друга. Перестал есть и даже на свою любимую ливерную колбасу смотрел с отвращением.
Я гладил Сеньку, называл ласковыми именами, но он лежал недвижимо и только чуть-чуть шевелил хвостом. Глаза у него были грустные-прегрустные. Мы вызвали врача, и он, узнав причину болезни, сказал строго:
— Тоскует собака. Найдите ему друга. Без друга даже собаки чувствуют себя очень плохо.
После исчезновения Пушка Сенька долго болел и, даже когда выздоровел, ходил по двору печальный, уныло опустив хвост. Он уже здорово подрос и превратился в потешного маленького пса. Коричневая шерсть его была очень густа, поэтому не свисала, как у большинства собак, а, словно плюш, равномерно покрывала все тело. Он был весь коричневый, от носа до хвоста. Коричневыми были и глаза, и даже пуговка носа. Он не был породистым. Но если бы проводились выставки дворняжек, как проводятся выставки служебных, охотничьих и декоративных собак, я уверен, что жюри обязательно присудило бы Сеньке какую-нибудь медаль или на крайний случай диплом. Ростом всего тридцать сантиметров, он и не обещал вырасти больше. И до того был похож на магазинного плюшевого медвежонка, что все мальчишки и девчонки нашей улицы звали его Мишкой, брали на руки и таскались с ним, как с игрушкой. Я не препятствовал, надеясь, что хоть это разгонит его печаль о потерянном друге. Сенька рос незлобным, ласковым. Я ни разу не слышал, чтобы он злился или рычал. Можно было подумать, что у него нет голоса. Но ведь он скулил по ночам, в играх с Пушком даже лаял… Правда, когда ему здорово досаждали девчонки пеленками, он еще и кряхтел смешно так:
