Большую часть своей жизни стрижи проводят в воздухе. Это великолепные летуны — они носятся с огромной скоростью и при этом часто пронзительно визжат.
Рос Куси-куси медленно, и прошло немало времени, прежде чем его крылья окрепли. Но вот настал день вылета из гнезда, самый ответственный день, когда птенец впервые и навсегда должен покинуть свое гнездо, так долго служившее ему домом. Куси-куси с трудом вскарабкался на край коробочки.
У стрижа все четыре пальца направлены вперед, и поэтому его легко отличить от любой другой птицы. Из-за отсутствия заднего пальца стриж не может сидеть на жердочке или ходить, а только ползает. Ноги ему нужны, чтобы цепляться за каменные выступы скал или карнизы высоких зданий, где он гнездится.
Выбравшись из гнезда, Куси-куси впервые распустил длинные крылья и вдруг, взмахнув ими, полетел, но, сделав два круга, быстро потерял высоту и упал на пол. Стрижу необходимо большое пространство, где можно нестись по прямой с огромной скоростью. В тесной же комнате нужно было все время ловко рулить, летая по кругу, а этого Куси-куси еще не умел.
И все же, повторяя свои попытки, стриж овладел искусством летать в закрытом помещении. Он делал до восьмидесяти кругов и садился на махровое полотенце, повешенное под потолком. Взрослые стрижи, выпущенные в комнате, всегда летят в окно и падают, ударившись о стекло, а Куси-куси никогда этого не делал.
Хотя Куси-куси и вырос, но и теперь я возил его на работу, так как сам есть он так и не научился. И в кружке он так же летал по кругу, а прицеплялся всегда в определенном месте, на сетку вольера.
Когда Куси-куси хотел есть, он издавал свои «позывные», и я знал, что сейчас стриж слетит ко мне. Описав по комнате круг, он ловко подвешивался к лацкану моего пиджака и просительно вздрагивал крыльями.
Нелегко было вырастить стрижа, но он отплатил мне не только доверием, но и раскрытием одной маленькой тайны. Во многих книгах о птицах сказано, что стриж взлететь с плоскости не может, так как этому мешают его короткие ноги и длинные крылья. Но Куси-куси не раз опровергал это утверждение. Сидя на полу или столе, он распластывал крылья и, резко сдвинув их, подбрасывал себя и летел.
Приближался конец августа. Дни стали заметно короче. Это был сигнал к началу перелета птиц, и в первую очередь — стрижей, которые покидают нас одними из первых. Надо было спешить с выпуском Куси-куси на волю. И вот мы поднимаемся на крышу Дома пионеров. В последний раз я несу в коробке своего Куси-куси.
На крыше я взял его на руку. Вот он сидит — большеглазый, черный, с беловатым горлышком. Конечно, он не понимает, что мы сейчас расстанемся с ним навсегда, а для меня эта минута — нелегкая. Он медлит, но менять решения нельзя: дитя воздуха, в квартире он неминуемо погибнет. «Ну, лети!» — тихо говорю я и осторожно трогаю его за плечо, наклоняя руку. И вот он взвивается ввысь, чертит в небе замысловатые фигуры, все выше, все дальше и наконец скрывается из виду. Прощай, Куси-куси!
Когда мне исполнилось одиннадцать лет, я получил подарок — трехнедельного голубенка-почтаря. Был он очень несуразный, с огромным клювом и коротким хвостом. Есть еще не умел, и я долго мучился, пока приноровился его кормить. Дело в том, что кормление голубиных птенцов особое. У певчих птиц родители погружают клюв с кормом в раскрытый рот птенца, а голубята наоборот — засовывают свой клюв в раскрытый рот родителей, и те отрыгивают пищу из зоба. При этом взрослый голубь таскает за клюв своего птенца и сильно содрогается. Насколько трогательна картина кормления певчих птенчиков, настолько неэстетично кормление голубят. У голубей бывает два птенца, реже — один. И вот можно наблюдать, как два прожорливых голубенка, одновременно засунув клювы в рот родителю, добывают там корм. При этом они все время пищат и хлопают своего кормильца крыльями.
Мой Снежок ел очень много. Я научился схватывать его левой рукой за клюв и удерживал клюв в раскрытом состоянии, не обращая внимания на попытки голубенка вырваться, а правой впихивал глубоко в рот смоченные водой длинные пластинки вареного яйца и булки. Кормить зерном голубенка было слишком трудно и долго. А яйцо он глотал огромными кусками. В небольших количествах я давал ему еще яичную скорлупу, резаные листья салата и одуванчика, а для лучшего пищеварения — очень мелкие камешки. Кормление птенца всегда носило несколько насильственный характер, так как он не хотел держать клюв открытым, а пытался всунуть его мне между пальцами. Целую неделю мне пришлось исполнять роль папы-голубя, и я был очень рад, заметив, что птенец стал клевать сам. Сначала это были только попытки, и корм часто вываливался из клюва, но вскоре Снежок постиг премудрость самостоятельного питания. Пить он научился много раньше. Я совал его клюв в мисочку с водой, и голубенок быстро сообразил, что ему следует делать. Обычно птицы пьют, сопровождая каждый глоток плавным закидыванием головы, как, например, это делают курицы, голуби же глубоко погружают клюв в воду и пьют не отрываясь.
Сидел Снежок в папочной коробке, на подстилке из резаной мочалы. Голубенок оказался очень чистоплотным и в своем гнезде никогда не пачкал.
Когда Снежку исполнилось сорок дней, он стал летать. Я поселил его в маленькой пустой комнате, а окно замазал мелом, чтобы он не интересовался сизаками, жившими во дворе. Голубенок был абсолютно ручной и прекрасно знал меня и свою кличку. Вскоре он перелинял. Белый, как снег, с могучей грудью и большим массивным клювом, составлявшим прямую линию со лбом, он был моим первым почтарем, и я очень им гордился.
Однажды я принес Снежку зеркало. Увидев себя, он принял страшно важный вид, весь распушился и вдруг заворковал и стал вертеться, распустив крылья и метя по полу хвостом. Так выяснилось, что Снежок — самец. Где достать голубку-почтарьку, я не знал и поймал обыкновенную сизачку. Сначала Снежок то и дело ее поклевывал, но потом оказалось, что это — просто своеобразное ухаживание, и вскоре птицы уже обменивались нежностями. Забравшись в решето с сеном, Снежок начинал гукать, слегка вздрагивая концами крыльев, и голубка спешила в гнездо. Я научился подражать зову Снежка и, спрятав его в корзинку, звал голубку, а она взволнованно бежала за мной по всей квартире, не понимая, где же зовущий ее голубь. Я часто дурачил бедную птицу, заставляя ее по нескольку раз обойти всю квартиру. Но однажды, во время игры, к моему изумлению, неожиданно появился Снежок и с громким воркованием устремился к своей подруге. Оказывается, могучая птица научилась открывать корзинку: не желая сидеть в заточении, он подпрыгивал и, пользуясь моментом, когда крышка приоткрывалась, просовывал голову в щель — и вылезал. Я никогда бы не поверил, что такое возможно, если бы не увидел этого своими глазами. Впоследствии я усаживал в эту корзину до десяти голубей, и ни разу им не удавалось из нее выйти.
