Его подхватили большие сильные руки, встряхнули, поставили на ноги, не отпуская. Он открыл глаза. Увидев камуфляжную форму, обрадовался. Но откинув голову назад, растерялся – чёрные бороды, пронзительно-тёмные глаза, зелёные ленты.
– Ещё один бравый солдат Швейк! – сказал поднявший его боевик. В лицо ударил острый, как будто сконцентрированный, запах табака. Вокруг стоял дружный хохот.
– Давай знакомиться, сынок, меня зовут дядя Ислам!
Нет хуже врага, чем бывший друг…
Жили себе люди, делились хлебом и радостью, женились и выходили замуж… Но кому-то захотелось отмыть чёрные деньги в крови, столкнуть лбами соседей и друзей.
Вот и пришла ВОЙНА, разворотив дома, искалечив судьбы.
И не только людей…
Туго пришлось домашним собакам – большим и маленьким, служебным и комнатным, потерявшим всё. Им пришлось учиться спать на улице, пить из лужи, зубами отвоёвывать у дворняг своё право пользоваться помойками, очень быстро вливаться в стайки дворового общества, причём не без пользы для последнего. Ведь понятие «помойка», такое благодатное для бездомных в мирное время, в военное теряет свою актуальность. А кому лучше знать, где может лежать что-то съедобное в разбитой квартире или доме, как не бывшим домашним любимцам. Но это было тоже не долговечным, так как тут приходилось отвоёвывать своё право на мародёрство у бездомных и голодных людей.
Да уж! Голод – не тётка, а на войне случаются неубранные трупы. Одна собака попробовала, другая… Дурной пример заразителен. Ждали боя как чего-то светлого, отсиживаясь, однако, на приличном расстоянии, но при затишье подтягивались. Как-то незаметно была перейдена грань – мёртвый, тяжелораненый, раненый… Некогда домашние, собаки превращались в монстров-людоедов. Раненых и убитых всё же забирают и их тоже нужно отвоёвывать. Так зубы собак порой впивались и во вполне здоровых людей.
Редко, очень редко можно встретить человека, у которого не расширятся от страха зрачки при виде несущейся и прыгающей на него собаки. Тот, кто заявляет, что не боится их, либо не знает о чём говорит, либо нагло врёт. А когда человек сталкивается с собакой-людоедом, то говорить о стрельбе или бегстве просто глупо – наступает столбняк и полное безволие.
А у них появлялась тактика, нарабатывались приемы, распределялись роли и сферы влияния…
Вот уж поистине – нет страшнее врага, чем бывший друг. Зная повадки и психологию людей, эти собаки превратились в кошмар, так как перед каждой из стай, как снежный ком, катилась молва о нечистой силе, парализуя страхом даже самых смелых. Сразиться с ней мог либо робот, либо человек, поставленный в крайние условия, и такой случай произошёл…
Отец, в поисках тела сына, вновь прошёл все круги ада. И, в конце концов, через местных жителей, вышел на полевого командира, в отряде которого был его живой, пленённый сын. На предложение остаться самому вместо сына, на посулы денег и оружия, он слышал только ехидный смех, означавший отказ: «Сделаем обрезание, воспитаем, обучим, женим! Парень здоровый, крепкий – отличный боевик получится!»
Отец чувствовал, что не в силах больше бороться с желанием броситься и перегрызть горло насмешника собственными зубами. Он уже приготовился для прыжка, как снаружи раздался шум, беготня. Какие-то истошные крики. Вслед за командиром он выскочил в распахнувшуюся дверь. То, что он увидел, повергло в шок.
Двух боевиков терзали собаки: дог и азиат сбили их с ног, ротвейлер и восточно-европейская овчарка прижали людей лапами к земле. Фокс и Керри давили горла, а всякая мелочь и средние собачонки, как пираньи, рвали их тела и внутренности на куски…
Кто-то из видевших это, с криками «Шайтан!» мигом оказались на деревьях, другие вломились в помещения, забаррикадировав двери.
– Стреляйте! Почему не стреляете?! – кричал очумевший от увиденного отец…
Отец схватил автомат и, протиснувшись через дверь, выскочил на поляну, но собак там уже не было.
– Послушай, – раздался за его спиной голос командира, у которого от волнения появился сильный акцент. – Аллах велик! Я отдам тебе сына и ещё пятерых пленных если сможешь перестрелять этих слуг дьявола. Сделай это или умри, во славу Аллаха!
Как-то тревожно зазвонил телефон. Папа поднял трубку, и, сделав солидный голос, сказал:
– Алло… Вас-с-слушают!
Трубка заорала так, что Папе, с которого сразу слетела вся спесь, пришлось отодвинуть её на приличное расстояние. Трубка выдала длинную тираду с целой серией неприличных выражений, на что Папа, к моему удивлению, не сделал ни одного замечания. Костяшки руки, державшей трубку, побелели. Лицо вытянулось. Морщинка между бровями стала глубокой и образовала чёткий крест с серединкой другой морщины.
– Сколько у меня времени и где?.. Примерно на сколько? – спросил Папа. Трубка пальнула в ответ и неожиданно затихла. Возможно, мне так показалось после ора. Папа, сжавшийся как пружина, медленно повесил трубку и резко повернулся. Вид у него был не такой, как если бы надо на что-то быстро решиться, и не такой, как при сборах на охоту или на выставку, а какой-то совершенно незнакомый для меня. Он резким движением снял с антресоли рюкзак и начал наваливать на диван разные вещи, которые потом будут в него уложены. Затем он звонил в ветстанцию, аэропорт… Быстро обулся, занял у соседей денег и уехал часа на четыре. Вернувшись, Папа надел свой старенький камуфляж, а на меня ненавистный намордник, спасающий меня от людей, пропускающих в метро, самолёт, автобусы и электрички. Оставив записку Сестрёнке, мы двинулись на незапланированную встречу с телефонным матершинником. Им оказался довольно крупный мужчина папиных лет с суровым лицом, фамилия его, как и кличка собаки, была Лютый и очень подходила ему. И был он весь на нервах: резко двигался, отрывисто говорил, никогда не улыбался. Съехавшиеся мужики звали его, по-моему, несколько издевательски – «настоящий полковник». Но, на удивление, он не обижался на это.
«Настоящий полковник» собрал в условленном месте своих самых испытанных друзей, с которыми воевал или ходил в одной связке на восхождения. Они были надёжными мужиками без бравады: ценили и любили жизнь, но могли отдать её за друга, когда все другие возможности были исчерпаны. Все любили собак и приехали сюда со своими питомцами, взяв на себя ответственность за наши жизни перед Богом и своими семьями. И всё это для того, чтобы вернуть сына Лютого и ещё пятерых, никому не известных в этой компании мальчишек.
Последним подъехал угрюмый мужик с изуродованным лицом и одним пальцем на левой руке. С ним было существо, сразу не понравившееся мне: от него пахло врагом. Это была явно не собака. Колючие жёлтые глаза, небольшие стоячие уши, широкая грудь, довольно сухие лапы и хвост трубой. Лютый молча подошёл, обнял приезжего и сухо пальнул: «Спасибо, Серый!»
