— Герпетолог, — буркнул я.
— Ну конечно же, — глубокомысленно изрек чиновник.
— А что это такое? — Полицейский явно уступал ему в сообразительности.
— Так называют человека, который изучает змей, — объяснил я.
Полицейский смотрел, не отрываясь, на мудреное слово.
— Вы прибыли сюда изучать змей? — спросил он наконец с видом человека, ублажающего психопата.
— У нас здесь нет змей, — властно произнес его коллега; было очевидно, что уж он-то сделает все, чтобы ни одна змея не могла проникнуть сквозь рогатки иммиграционного контроля.
— Да нет же, мы прибыли ловить летучих мышей, — неосторожно сказал я.
Они недоверчиво воззрились на меня.
— Летучих мышей? — переспросил полицейский.
— Летучие мыши — никак не змеи, — возвестил чиновник с пафосом Чарлза Дарвина, одаряющего мир плодами своих многолетних изысканий.
— Конечно, конечно, — согласился я. — Мы прибыли сюда ловить летучих мышей по приглашению Высокого комиссара, мистера Хэзелтайна.
Я в глаза не видел мистера Хэзелтайна, однако был уверен, что он простит мне этот невинный обман. Услышав фамилию Высокого комиссара, полицейский и чиновник дружно стали навытяжку.
— Вы знакомы с мистером Хэзелтайном? — спросил чиновник.
— Он пригласил нас, — ответил я.
Представитель иммиграционных властей умел признавать свое поражение. Тщательно выведя слово «герпетолог», он проштемпелевал паспорт Джона и с нескрываемым облегчением улыбнулся нам. Мы обменялись рукопожатиями с ним и с любезным полицейским и услышали пожелание успехов на Родригесе. Я спрашивал себя: зачем понадобилось навязывать простым, прямодушным и счастливым островитянам бюрократию, столь неуместную и столь никчемную в этом уголке земли.
Мы разместились в гостиничном джипе, и он повез нас по змеистой дороге среди ландшафта, отмеченного эрозией и сушью. Кое-где на обочинах росла зелень; вокруг лачуг из рифленого железа сгрудились серые деревья и кусты. Водитель заверил нас, что остров стал совсем зеленым после дождей. Глядяна опаленный немилосердным солнцем пыльный, засушливый крап, я пытался представить себе, как он выглядел раньше.
Наконец джип въехал на главную улицу Порт-Матурина, который служит столицей Родригеса. Улицу окаймляло беспорядочное скопище жилых и торговых строений из дерева и железа, но толпы занятых покупками ярко одетых горожан делали ее похожей на цветочную клумбу. Сразу за портом джип остановился у пригорка, на котором примостилась гостиница — низенькая постройка с широкой крышей, круто нависающей над просторной и тенистой круговой верандой с широким крыльцом и коваными железными перилами, выкрашенными в белый цвет. На веранде были расставлены столы и плетеные кресла. С пригорка открывался вид на весь Порт-Матурин и на риф километрах в пяти от берега. В целом это напоминало сильно увеличенные декорации для какого-нибудь фильма по рассказам Сомерсета Моэма. Сходство усугублялось поднимающейся по откосу крутой дорожкой в обрамлении гибискуса с большими, словно вырезанными из бумаги, оранжевыми и ярко-красными цветками и стадом не слишком чистых, зато чрезвычайно общительных и приветливых свиней, устроивших сходку под гостиницей и вокруг нее.
Заняв отведенные нам номера и посетив Высокого комиссара, мистера Хэзелтайна, обитающего в импозантном старинном особняке среди обвешанных эпифитами могучих деревьев за стеной с воинственного вида пушкой у ворот, мы познакомились с директором лесничества, мистером Мари, и он предложил отвезти нас в лес, чтобы мы посмотрели на крыланов. По его словам, колония поселилась в долине Каскад-Пиджин, километрах в пяти от Порт-Матурина. В других частях острова, говорил он, можно встретить две-три особи, ведущие одиночный образ жизни, но основная популяция сосредоточена в этой долине. Мы втиснулись в его лендровер и вместе с молодым лесничим, страстным натуралистом Жаном Клодом Рабо, который в свое время помогал экспедиции Энтони Чика, двинулись в путь.
На гребне мы оставили джип и на скользком каменистом откосе нашли тропу, более всего похожую на русло. На полдороге вниз торчал утес; с него открывался вид на склон слева, покрытый невысокими, метров шесть-семь, деревьями, среди которых возвышались могучие, тенистые мангиферы с широкими глянцевитыми листьями. Эти великаны и служили обителью крыланов.
Посмотришь в бинокль — в первую минуту кажется, что мангиферы увешаны странными мохнатыми плодами шоколадного и рыжеватого цвета, но когда крыланы зевали и потягивались, становились видны перепончатые, как зонт,, кожные крылья. Крыловые перепонки — темно-коричневые; голова и тело покрыты мехом от ярко-желтого, будто золотая канитель, до густо-рыжего цвета. Никогда еще я не видел таких красивых крыланов. Округлые головы с маленькими аккуратными ушками и короткими притупленными мордочками придавали им сходство с шпицем. Основная масса колонии пристроилась на трех мангиферах, но отдельные особи разместились на меньших деревьях по соседству.
Итак, мы установили местонахождение колонии; теперь надо было поточнее определить ее численность. Это оказалось не так-то просто: многие крыланы укрылись в гуще листвы, сразу и не рассмотришь, к тому же время от времени то один, то другой крылан перелетал с дерева на дерево или не спеша описывал круг над склоном, после чего возвращался на старое место. Стоя на утесе, все члены нашей пятерки порознь произвели подсчет; итоги сложили и разделили на пять. Конечно, этот средний результат был весьма приблизительным, поскольку часть крыланов находилась в непрерывном движении, но нас ободрило уже то, что двое насчитали больше, чем Энтони Чик двумя годами раньше.
Жан Клод уверял, что колония заметно выросла за эти годы, и подчеркивал, что лучше считать крыланов либо утром, когда они только возвращаются с ночной кормежки, либо в полдень, когда солнце особенно припекает; в эти часы они ведут себя всего спокойнее. Сейчас было одиннадцать, поэтому мы решили дождаться полудня и повторить подсчет, а до тех пор — присмотреть место для сетей на случай, если решим отловить несколько экземпляров. Джон обнаружил на склоне очень удобную прогалину; окружающие ее высокие деревья как нельзя лучше подходили для развешивания сетей и вместе с тем надежно защищали нас от солнца.
В тишине знойного полудня мы еще раз посчитали крыланов; они почти не двигались, лишь изредка расправляли темные крылья и обмахивались ими для прохлады. Получилось более ста особей. Эта цифра нас обрадовала, но во имя осторожности я попросил Джона и Жана Клода повторить подсчет с другого склона. Кроме того, для полной уверенности мы посчитали, сколько крыланов вылетело вечером на кормежку и сколько возвратилось с охоты на другое утро. Окончательная цифра колебалась между ста двадцатью н ста тридцатью особями. Внушительной ее не назовешь, но все же она ободрила нас, так как выходило, что после экспедиции Чика прибавилось около тридцати пяти особей.
