В степных краях наших всегда с водой туговато было, всегда ее не хватало. Речушки здешние полуживыми текут, лишенные помощи подземных источников, пересыхают часто. Поэтому, заселяя богатые, но маловодные земли, строили крестьяне пруды, чтобы и огород полить, и скотину напоить, и пожар потушить. Этих старинных, с земляными плотинами прудов и прудиков и сейчас достаточно. Есть родниковые с постоянно чистой и свежей водой, есть такие, которые держатся только снеговой и дождевой влагой. Тогдашние умельцы могли так выбрать место для плотины, что пруд удерживал всю воду, которая сливалась в него весной. В некоторых и сейчас рыбы достаточно, в других раков ловят, в третьих по весне только жабы поют. На больших, многоводных прудах, что раскинулись вдалеке от домов, на пролете оседает на отдых непугливая водоплавающая птица. В летнюю жару слетаются к ним на водопой грачиные стаи. Обычно же здесь с весны до ледостава хозяйничают домашние утки и гуси.
А вот в самом центре Воронежской области, неподалеку от Хреновского бора (на Окско-Донской равнине), такой пруд расположен посредине села Анновка. Если бы не низенькая плотинка, перегородившая неглубокую лощину, можно было бы принять его за озерцо-блюдце, которое живо лишь снеговой водой. Если бы не мучали здесь землю засухи, если бы все зимы многоснежными были, был бы этот сельский пруд всегда с водой. А то он за мое десятилетнее знакомство с ним пересыхал дважды, да так, что по дну ездить можно было, как по асфальту.
Анновцы этот пруд называют Мужицким, в отличие от Дворового, который и поменьше, и лежит пониже. Названия обоих уходят к первым годам существования Хреновского конезавода, владельцу которого принадлежали земля и люди Анновки. Так что этому водоему более ста лет. Но пруд живет. Высоким зеленым островом стоит на нем густая, непролазная для человека тростниковая крепь. Под защитой трехметровых стеблей линяет водоплавающая птица, которая, меняя полетное перо, на несколько недель становится как бы бескрылой. Тут же прячут гнезда лысухи и камышницы. На пролете останавливаются в крепи выпи: ночами каркают, кружа над прудом, днем гудят в зарослях, как таинственные водяные. Но рыба тут не водится. Раньше, может, и была, а сейчас понапрасну дроздовидные камышевки денно и нощно выкрикивают: «карась-линь-линь-линь-карась-карась…». Летом воды немного, а зимой промерзает даже дно.
Пруд мелковат: за сто лет без хорошей промывки обмелеет любой. Но это не лужа. Без малого квадратный километр его зеркало в хорошие годы. Места на нем и домашней, и дикой птице достаточно.
В те времена, когда охотники к понятиям «правила охоты», «охотничье хозяйство», «охотничьи виды» относились как к чему-то не имеющему смысла, когда с охотничьим ружьем можно было ходить где угодно и палить в дичь какую угодно, полагая, что на наш век хватит, анновский пруд с началом сезона окружался сплошным кольцом блокады. На вечерних и утренних зорях стояла канонада, как на праздничном фейерверке, и тянуло из села не мирным дымком домашних очагов, а пороховой гарью. Но птица не покидала любимое место: на берегах гремят выстрелы, а на середине пруда открыто плавают и занимаются своими делами лысухи и утки, словно не слыша стрельбу.
Конечно, слышали птицы выстрелы, но не боялись на безопасном расстоянии звуков, которые несли им смерть. До них не долетала дробь даже самых мощных зарядов дробовых ружей. Утром, возвращаясь с кормежки, утиные стаи смело пролетали над цепью стрелков, держась на недосягаемой высоте. Над прудом, точно рассчитав траекторию спуска, птицы, подтянув крылья, падали на крутых виражах к воде словно под звуки ружейного салюта в честь их прибытия. Вечерами, улетая в поля, набирали на почти вертикальном взлете стометровую высоту, вынуждая азартных стрелков палить впустую. Заплывать на резиновых, надувных лодках на середину пруда, к тростниковому острову, отважных находилось немного. Во-первых, мешала трава, по которой такие лодки не могут скользить достаточно быстро. Во-вторых, ни у кого не хватало смелости сидеть в резиновой посудине, когда вокруг и на тебя самого сыплется дробь береговых выстрелов. Охотникам не помогали и такие уловки, как подкарауливание летящих уток на задах огородов. Птицы это разгадали сразу и подлетали к селу в подоблачной выси.
Однажды в Казахстане я видел, как охотники, окружив озеро, на середине которого плавали тысячи гусей, старались выстрелами напугать птиц, чтобы те взлетели: авось налетит какой-нибудь на верный выстрел. Но гуси не взлетали. Наоборот, на озеро опускались все новые косяки, дразня охотников. Сгрудившись огромным пятном на середине озера, они остались там ночевать вместо того, чтобы лететь еще несколько десятков километров до другого подходящего места. К ним и уток пристроилось немало. А охотники поужинали консервами под гогот невидимых в темноте стай.
Но вот запрет на охоту вышел, и уже много лет на пруду не звучат больше выстрелы. Теперь сюда можно приезжать наблюдать птиц, за которыми в других местах удается подсмотреть лишь украдкой. Теперь, прилетая на анновский пруд, любая цапля, утка, поганка чувствует себя увереннее, чем в заповеднике. Серые цапли, птицы сторожкие, словно не видят, охотясь около берегов, что неподалеку ходят люди. Но те же самые птицы на соседней речке, едва вдали покажется человек, улетают, не стараясь разгадать его намерений.
В Анновке за полчаса можно узнать о семейном поведении лысух столько, на сколько не хватило бы целого сезона в заповеднике. И не надо ни маскироваться, ни мокнуть в воде, ни спасаться от комаров. Сидя на мягком ковре гусиной лапки, без бинокля можно наблюдать, как черные птицы подстраивают гнездо, как сменяют друг друга на яйцах. Лысуха обычно прячет гнездо в зарослях — и от человека, и от ворон. А тут, на открытой воде, там и сям темнеют гнезда-плотики. Нет, значит, вороньей опасности.
Когда у лысух вылупились птенцы, одна пара водила свой выводок около самой плотины, где была узенькая полоска рогоза. Казалось, что лысухи надеялись на косвенную помощь людей, на то, что их враг, поселившийся в крепи, — камышовый лунь — остережется подлетать близко к берегу. Хищник и правда далеко от тростников не отлетал.
Лысухи, разные утки и кулики, цапли и крачки, обычные в наших местах, быстро привыкли к людям, и люди привыкли к многочисленному, разноперому обществу, которое без конфликтов уживалось с домашней птицей. Разве что лунь иногда подворовывал исподтишка утят, но, кажется, понимал, что увлекаться этим нельзя.
Издавна знали эту воду лебеди-шипуны, но из-за осторожности или стороной облетали, или опускались на пруд и покидали его ночами, выдавая себя лишь свистом сильных крыльев. Но рано или поздно должны были поверить царственные птицы, что и они встретят в Анновке такое же доброе отношение, как и другие дикие птицы. Так в конце концов и произошло. Но далеко не всем здешним обитателям пруда лебяжье соседство пришлось по душе.
