Колыванов на мгновение задержался на пороге, отыскивая свободное место, и тем невольно привлек общее внимание. Замкнутый, хмурый, он держался особенно прямо. Но, правду говоря, ему было тяжело входить сюда. Знакомые смотрели на него с тем особым выражением жалости, с каким всегда встречают неудачливого, но душевного и хорошего человека.
Пройдя к свободному стулу, Колыванов сел и только тогда обрел некоторый покой, позволивший ему внимательно оглядеться и вслушаться в слова начальника первого участка.
Впрочем, он тут же забыл об этой речи, забыл даже, зачем он приехал сюда, так как сразу увидел свою бывшую жену. Екатерина сидела возле Барышева. Она уловила нервный, острый взгляд Колыванова, чуть-чуть отвернулась и начала что-то писать.
Колыванов побледнел и тяжело вздохнул, чувствуя, как отливает кровь от щек. Ему так хотелось быть спокойным, но это ему никак не удавалось. Не тем ли объясняются все эти жалостливые взгляды товарищей по работе, что он никак не приучится владеть собой, когда видит Екатерину? А может, все-таки лучше было не приезжать сюда? Что привязывает его к Уралу? И тут же ответил себе, как ответил и в тот самый первый день, когда узнал о начале стройки: он не хочет оставить эту работу, потому что сам начинал ее много лет назад, годами добивался утверждения проектов. Он хотел, чтобы по незнаемым дебрям Нима, Колчима и Вышьюры прошли железнодорожные пути, чтобы мир его детства стал новым миром, чтобы его ребячьи мечты воплотились в жизнь, такую же явственную и обыденную, как трель кондукторского сигнала, как лязг стальных колес по колее, как возглас пассажира: «А вот и Красногорск, не выйти ли в буфет, товарищи?» — так он представлял это свершение, и он не мог уйти от него!
Он был как бы адвокатом этого края, опекуном его богатств и не хотел, чтобы они продолжали прозябать втуне. Он обязался когда-то перед собой, что, став хозяином своей жизни, вернется на родину и сделает все для ее приобщения к той богатой событиями и явлениями жизни, которая текла по стране.
Виноват ли он в том, что задуманное так давно свершается только теперь, когда и сам он уже не молод, да и жизнь его пошатнулась… Но пока он еще может сделать что-то, он должен это сделать!
Он сознавал, конечно, что не может быть равнодушным и спокойным. Но если он нашел в себе силы, чтобы приехать сюда, то несомненно совладеет и со своей слабостью, как называл он теперь то чувство, которое испытывал, думая о Екатерине.
Колыванов сел прямее, положил крупные руки на колени, сосредоточив на мгновение взгляд на узловатых сплетениях вен, и лишь затем поднял глаза на соседей. И опять взор его приковала Екатерина.
Она побледнела, но трудно было решить, оттого ли, что неожиданно увидела Колыванова, или просто от усталости. Правильное лицо ее с несколько мелкими чертами, на котором выделялись только яркие, немного припухлые губы да глаза, было по-прежнему красиво, как будто для нее и не существовало тех горьких и болезненных перемен, которые так отразились на Колыванове. И он с неожиданной ненавистью подумал о том, как легко восприняла она все, что случилось. Даже эта встреча мало трогает ее, хотя появление здесь Колыванова было для нее такой же неожиданностью, как и для всех остальных, кроме начальника строительства.
Барышев, должно быть, считавший, что окончательно избавился не только от соперника, но и от яростного противника своего плана, повернул к нему на мгновение гордое, красивое лицо и опять отвернулся. Колыванов не мог не признать, что они очень подходящая пара — его бывшая жена и главный инженер строительства. Но от этого ему не стало легче. Появились даже какие-то мстительные мысли о том, как он высечет сегодня этого хлыща, как ударит по самому больному месту, по авторитету инженера. И хотя Колыванов тут же начал думать о правоте и справедливости своего дела, он не мог унять злорадного чувства, которое испытывал, думая о своей будущей речи.
Обсуждение трассы второго участка должно было начаться не раньше, чем через час. Можно еще раз пересмотреть свои аргументы и доказательства, чтобы они стали убийственнее для Барышева, можно подумать и о том, как будет отвечать Барышев, что скажет его заместитель — инженер Баженова, Екатерина Андреевна Баженова, бывшая жена инженера Колыванова. А она, конечно, немедленно ринется в бой, хотя это будет смешно для всех, кто знает историю их отношений…
И Колыванов стал разглядывать присутствующих на совещании, думая о том, в какое смешное положение поставит себя Екатерина, защищая нового мужа…
Да, Барышев всегда торопился. Он принадлежал к острозубым молодым людям с хорошим аппетитом и отличным желудком. Этот человек не стеснялся в средствах. Если требовалось, он прибегал к протекции отца, занимавшего высокий пост в министерстве. Но он и сам был смел и умен.
Он понимал, что бывает такое напряжение, когда любой человек способен на подвиг. Не беда, что сам он не был способен на подвиг, — он приказывал и другие эти подвиги совершали.
Была и еще одна «доктрина», которую исповедовал Барышев. Барышев «списывал» все убытки за счет «важности», «ударных темпов», «величия» того строительства, на котором в данный момент работал.
Так возникла легенда о «несгибаемой воле» молодого инженера, о его «оперативности». И верно, стройки под руководством Барышева шли быстро, без запинок. Только опытный инженер мог заметить порой, что удачи Барышева часто не соответствуют произведенным затратам. Но громкие рапорты создавали ему нужный авторитет, и Барышев снова появлялся уже на другой стройке, и опять ему сопутствовала слава самого смелого, удачливого, решительного инженера.
Пять лет назад женившись на Екатерине Баженовой, Колыванов расстался с удачливым своим начальником и, казалось, навсегда. Он был близок к исполнению своей мечты: изысканию Северо-Уральской железной дороги. На Ниме вовсю работали алмазные прииски, началась настоящая разведка меднорудных месторождений, открытых еще во время войны, готовились новые площадки для деревообделочных и бумажных комбинатов. На Чувале наконец-то появились исследователи и проектировщики: там возникала металлургическая промышленность. Колыванов поехал с женой на исследование новой трассы.
Можно было исподволь провести все изыскания, найти наивыгоднейшее направление трассы.
Через год изыскательский отряд Колыванова был переброшен в Казахстан, в подчинение Барышеву. Колыванов долго не мог понять, чему он обязан таким приказом, пока сам Барышев не проговорился, что протестовал против разведок на Северном Урале.
Однако настоящую причину переброски в Казахстан Колыванов выяснил куда позже!
