Каким образом и из каких краев попало в Грузию это поверье, неизвестно, но котенку явно повезло: у него есть шанс на счастливое детство, потому что несуеверные люди встречаются довольно редко.
Третьим событием, которое произошло во время купания, были голубые искорки в чуть приоткрывшихся глазах — значит, найденышу уже две недели.
После купания в теплой воде он долго дрожал. Бедняге дали поспать и уж сухого рассмотрели как следует. Без смеха глядеть на него было невозможно. Баловался кто-то, что ли?! Впечатление такое, будто взяли бурого кота и как попало заляпали рыжим. А для смеха поставили белое пятно на макушке и еще два на спине. Чисто белые — только лапы и кончик хвоста. Когда котенка перевернули, в комнате раздался хохот — дымчатое пузо украшали белые трусики, очень аккуратно скроенные.
На что он будет похож, когда вырастет, сказать трудно.
Ламаре пока больше всего нравятся солнечные зайчики на его шубке и еще морда — не черная, не белая, а приятно-смуглого цвета. Ну а для того, чтобы портрет был полным, необходимо закончить его так, как это сделала сама природа, застегнув богатую шубу кота на одну-единственную перламутровую пуговицу, которой он беззастенчиво щеголяет, вечно держа хвост торчком.
В школе Ламара никому, кроме Тинико, ничего не говорила. Да и ребята не спрашивали — они забыли о своей находке. А Тинико прямо вся светилась, когда Ламара рассказывала ей про серебряную ложечку.
Не сразу заметили ребята, что с некоторых пор Ламара после занятий торопится домой.
Довольная этим, мама все же не переставала следить за нею, достаточно ли часто моет руки, не прижимает ли котенка к лицу, а главное — не берет ли его в постель.
Так тихо и мирно прошло несколько дней.
После ужина, как обычно, Ламара отправилась в кошачью спальню, сердясь на то, что мама ее провожает. Они одновременно подошли к тахте и одновременно на весь дом прозвучало Ламарино «ой!» и мамино «вай!»
Котенок исчез.
Трудно описать, что тут началось. Ламара плакала, уверенная, что его выбросили: папа нервно ходил из угла в угол, он совершенно терялся, когда девочка плакала; мама на всех кричала, и только бабушка молча бродила по дому и заглядывала во все углы.
Котенка нигде не было.
Мама перетрясла все мягкие вещи. Папа взялся за предметы покрупней. Через час дом выглядел так, словно в нем побывали воры или хозяева готовились к ремонту. Вся мебель была отодвинута от стен. Даже за картины заглядывали — хотя котенок не муха и бегать по стене не может — даже по карманам на вешалке шарили. Каких только глупостей не делает потерявший терпение человек?!
А котенка нигде нет, и жить в таком хаосе невозможно. Решили поставить все по местам. Но вещи коварны и злы. Нетрудно, кажется, отодвинуть тахту от стены, а попробуйте загнать ее на место! Она сразу сделается вдвое тяжелее и всеми четырьмя ножками упрется в пол. Это уже не тахта, а враг, который скрипит, царапается и сажает хозяину синяки.
Бабушка с трудом собрала всех домочадцев на кухне (здесь нечего было переворачивать), усадила и потребовала:
— Перестаньте его искать, он дикий, он спрятался…
— Вааааа-ай! — заладила Ламарина мама, а потом перешла на проклятия — какие сочные, какие яркие!
Пугаться не нужно, лучше запомните одну тонкость: какие бы мрачные слова ни срывались с языка, женщина перед каждым из них про себя произносит «не»… Да не ослепни ты; да не посыплю я голову свою пеплом.
Трудно даже сказать, кто искуснее — грузин, произносящий тост, или грузинка, сыплющая проклятиями?
Ламарина мама подробно перечислила все беды, какие обрушились на нее со дня рождения и по сей день. Сверкая глазами и хватаясь за голову, она в то же время зорко следила за тем, какое впечатление производит, и в зависимости от этого то сгущала краски, то смягчала их. Она, конечно, видела, как потрясена дочь, только сейчас узнавшая, что ее мама не хотела выходить замуж за ее папу, потому что тот не желал расставаться с проклятым городом, а теперь она должна терпеть в этом проклятом городе капризы дочери; что все это ей давным-давно надоело, и она немедленно уезжает в деревню, где можно хотя бы спокойно умереть!
Но не ускользнуло от ее внимания и то, как бабушка махнула рукой и вышла из кухни, и, главное, как папа, шагавший из угла в угол, вдруг остановился и начал смотреть себе на ноги, в то время как шея его стала наливаться соком граната. В маме точно выключатель щелкнул, она сразу сбавила тон, а когда папа очень тихо сказал: «Кончай базар», — замолчала совсем и с тяжким «оф» присела к столу. Тогда папа как ни в чем не бывало снял с себя туфли и, размахивая ими, босиком направился в спальню. Мама последовала за ним. Вдруг она обернулась и, горестно глядя на дочь, изрекла:
— Хотела бы я знать — на что тебе этот урод?
Ламара ничего не ответила и окончательно пала духом. Она поняла, что никаких поисков больше не будет — папа приказал всем идти спать! Но не прошло и минуты, как из спальни донесся мамин крик:
— Выброшу к черту!
Прибежав на крик, бабушка с внучкой увидели: стоит мама с подушкой в руках у своей кровати и смотрит туда, где эта подушка только что была. Папа, сложа руки на животе, смотрит туда же, а там коричневой кляксой на белоснежном покрывале лежит оно — проклятое дикое животное! Оно спряталось у мамы под подушкой и теперь таращит свои бессмысленные голубые глаза.
Ламара молча взяла котенка. Он покопошился и затих, уютно уткнувшись носом ей в ладонь.
Это было первое живое существо, так откровенно доверившее себя ей. Девочка испытала странное чувство несвободы и только сейчас как следует поняла, что бросить котенка невозможно. Никогда. С хмурым упреком она взглянула на мать. Та вспыхнула снова:
— Все равно выброшу паршивца!
— Не дам! — твердо ответила дочь и медленно пошла из спальни. Бабушка подчеркнуто молчала. Папа что-то тихо напевал.
Никогда не нужно забывать про папу, который любит петь в самых неожиданных обстоятельствах, сейчас он напевал странную песенку про какого-то кинто, который такой молодец, такой молодец! Именно это больше всего и рассердило маму. Она не знала, на ком сорвать досаду за то, что этот паршивец выбрал именно ее кровать.
Меняя наволочку, она вдруг решила, что Ламара взяла котенка к себе в постель, и снова обрушилась на папу:
— А ты что поешь, лучше бы посмотрел, что твоя дочь делает!
Вместо ответа папа красивым танцевальным жестом указал на окна.
В доме рядом и через улицу одно за другим засветились окна, и в эти окна стали высовываться кудрявые головы соседей.
