Собака не спала, хотя веки были закрыты. Вы знаете, как спит собака: весь ее сон – это сплошная настороженность, чуткость. Она спит урывками. Но особенно настороженна она в чужом месте. Чуть подрагивающие уши говорили о том, что Рекс хотя и лежит с закрытыми глазами, но в действительности не спит и слушает, терпеливо ожидая, не застучит ли входная дверь, не раздастся ли громкий голос хозяина. Рекс жил у Сергея Александровича, и тот являлся для него хозяином.
Совсем по-другому вел себя Джери. Джери даже не пожелал лечь и продолжал оставаться на ногах.
За свою тысячелетнюю историю собака приобрела необыкновенную привязанность к своему другу – человеку. Это у нее в крови. Она чувствует себя глубоко несчастной, осиротевшей, оставшись одна хотя бы даже не на долгий срок. Известно немало случаев, когда собаки подыхали от тоски по любимому хозяину.
Нечто подобное испытывал в этот момент мой Джери. Он не хотел – нет, не мог мириться с тем, что остался без меня, что хозяин его куда-то ушел, а его бросил на произвол судьбы. Зная его характер и повадки, я могу совершенно отчетливо представить его поведение.
Тщательно обнюхав все углы, пес поскреб лапой каждое показавшееся ему более или менее податливым место, расшвырял во все стороны сено и даже вырыл в земляном полу глубокую яму. Но все было прочно: фундамент здания врыт глубоко в землю, дерево крепко, брусья, массивны и скреплены железными скобами.
Оставалась только дверь, но и она была затянута толстой проволочной сеткой.
Нажав плечом на дверь, Джери заметил, что она закрывается неплотно. Тогда он бросился на нее грудью. Дверь затрещала, но устояла.
Дог бился с полчаса, стараясь ее проломить. Дверь скрипела, дрожала от ударов, сетка выгибалась и звенела, но одолеть ее ему так и не удалось.
Тогда дог переменил тактику. Уцепившись клыками за железную планку в притворе, он изо всех сил рванул ее и выдрал вместе с гвоздями. Обнажился брус. Джери принялся ожесточенно грызть его. Устав грызть, стал скрести лапами, отдирая тупыми крючковатыми когтями стружку и щепки.
День давно погас, в помещении стало темно. Рекс дремал, а неугомонный Джери все еще упорно сражался с дверью.
Наконец устал и он. Уткнувшись носом в исцарапанный угол, пес немного полежал, потом встал, обнюхал свою темницу вновь со всех сторон и вдруг ринулся на ненавистную дверь. Впившись клыками в сетку, он мотался из стороны в сторону, стараясь тяжестью своего четырехпудового тела порвать проволоку. Раздался треск…
Утром, захватив ведерко с кормом, мы пошли проведать наших животных. Звонкий лай овчарки и басистое рыкание дога приветствовали наше появление.
Рекс нетерпеливо прыгал в своей клетке и громким лаем и визгом старался привлечь внимание своего хозяина.
Джери же… Дверь его клетки была невероятно изуродована, изорванная, смятая сетка скомкана в бесформенный металлический клубок, и в проломе торжественно, как картина в раме, красовался стоящий Джери; голова и передние лапы были в коридоре, а хвост и зад в клетке. Умильно помахивая хвостом, он так тянулся вперед, что цепь и ошейник врезались глубоко в шею.
– Ну и ну… – только и смог промолвить Сергей Александрович.
Я вывел дога из клетки и лишь тогда заметил глубокую рану на его задней ноге. Очевидно, пес поранился о проволоку, продираясь через пролом. Сгоряча он не обращал на нее внимания и вьюном носился около меня, но, когда порыв восторга стих, начал осторожно зализывать рану, чуть касаясь языком и вздрагивая каждый раз при прикосновении к ней.
Это было очень-очень неприятно. «Как Джери в таком виде покажется на выставке?» – думал я. Сергей Александрович разделял мои опасения.
Оставлять собаку в карантине больше было нельзя. Джери уже достаточно доказал, что, привыкнув повсюду следовать за мною, он не хочет отстать от меня и здесь. Рану промыли, перевязали, и Джери целый день следовал за мной по пятам. Он сделался раздражительным и недоверчивым, перестал подпускать ко мне незнакомых людей, да и на знакомых косился.
Вечером ему отвели новое помещение. Рядом с питомником, прямо под открытым небом, стояло на низменной луговине какое-то дощатое сооружение наподобие громадного ящика с дверью, но без крышки, сделанное из прочного кровельного теса. Этот «особняк» как нельзя лучше подходил для непоседливого Джери. Натаскав сена и покрыв сверху один угол «особняка» листом фанеры на случай дождя, собаку водворили в ее новое жилище. Дверь я прикрутил цепью столь основательно, что открыть ее или сломать запор дог никак не мог.
Стемнело. Перед сном мы решили еще раз взглянуть на Джери. Как-то он чувствует себя там? Пришли и глазам не поверили: пес уже успел прогрызть в дощатой стенке здоровенную дыру и, просунув в нее голову и одну лапу, силился протолкнуться весь.
Я не знал, ругать мне своего упрямого, вольнолюбивого пса или, наоборот, восхищаться его упорством и настойчивостью.
– Лев, а не собака! – восторженно повторял Сергей Александрович, больше всего ценивший в собаках их силу и верность. – Как хотите, а меня такое упрямство трогает!
Что делать? Разыскали толстые дюймовые доски, гвозди и заколотили все щели «особняка», укрепив каждое «подозрительное» место. Получилась целая крепость. Теперь-то пес уж бессилен что-либо предпринять, решили мы и отправились спать.
Рано утром, только что протрубили зарю, я сквозь сон услышал голос дежурного:
– Товарищи, чей дог бегает по лагерю?
Екнуло сердце. Сна как не бывало. Я поспешно выскочил из палатки. Вдали, на шоссе, в предрассветном синеватом тумане маячил силуэт дога. Я свистнул. Саженными скачками пес ринулся на знакомый призыв.
На шее собаки – ни ошейника, ни парфорса! Наскоро одевшись, мы поспешили к месту его ночевки. Не терпелось узнать, как же все-таки пес ухитрился выбраться из заточения.
«Особняк» оказался целехонек. Никаких повреждений! Только дверь немного расшатана и на косяке виднелись следы клыков, однако пролезть через образовавшуюся щель дог при его размерах никак не мог. На полу валялись парфорс с разогнутыми звеньями (Джери содрал его с шеи, зацепив когтями), клочки ошейника. Видимо, в припадке злости Джери уничтожил и то и другое.
Как ушел пес, так и осталось для нас загадкой. Можно только предположить, что мой неукротимый друг перемахнул через двухметровую стену, хотя обычно при своем весе с трудом брал полутораметровый барьер, не выше.
Джери наглядно продемонстрировал силу своей привязанности ко мне. Я даже не мог сердиться на него. Не я ли сам приучил его повсюду следовать за собой. Теперь пожинал плоды своих трудов…
В общем, задал мне тогда Джери хлопот! И все же, признаюсь, я был доволен: я убедился в его преданности, а это было приятно мне. Смущало и беспокоило меня лишь одно – рана, которую он получил в результате всех своих похождений. Ведь судья наказывал: «Привезите собаку в хорошем виде!»
