— Так я объяснял тебе, что глыба упала, но не мешает.
— Вот что — чокнутый ты сегодня. Не договоримся мы с тобой. Пока. И чего останавливал?
Ламподуев пожал плечами, развел руками и отправился к своей машине.
Тогда Сашка звонко хлопнул себя по промасленным на коленях брюкам и крикнул вдогонку:
— Обгоню!
Не оборачиваясь, Ламподуев махнул рукой.
А Сашка вскочил в кабину и, лихо объехав машину Ламподуева, покатил по дороге на фабрику. Он мчался по шоссе вдоль растянувшегося спящего города, мотор урчал утробно и довольно, словно кот на коленях, когда ему почесывают за ухом. И у Сашки было такое же умиротворенное и прекрасное настроение.
Он вроде бы начисто забыл или очень старался забыть о колдовском прозрачном камушке, притаившемся в уголке кармана. Лишь в один-единственный миг, когда Сашка притормозил у ворот обогатительной фабрики, он подумал, что глубина неба наполнена до предела лучами так же, как и пронизанная светом пустота камня. И тогда он остановил машину, выключил фары, вышел на подножку и стал смотреть вверх. Он долго бы смотрел, не замечая тупой боли в затекшей шее, если бы не засигналил позади Ламподуев.
Когда Сашка въезжал в ворота, с ним поравнялась встречная машина. Из кабины высунулся чуть не по пояс его закадычный друг Лазарев:
— Попов! На аварию напрашиваешься? Тут маскировки нет. Почему без света идешь?
— Слушай, Лазарев! Я тебе такое… — Сашка вдруг запнулся, — расскажу.
— Утречком!
Ламподуев сигналил остервенело.
— Поздно будет! Не увидишь!
Не услышал, наверное, Лазарев голоса Сашки.
Прекрасное настроение, владевшее Поповым последние четверть часа, возвышенное, даже вдохновенное от увиденного в камне, а потом в небе, в межзвездной глубине, пропало. Растаяло. Словно чудесная снежинка, невесомая и хрупкая, обратилась в каплю обыкновенной воды. А как хотелось Попову похвастаться находкой перед другом! Не собирается же он таскать с собой алмаз. Ссыплет в бункер породу и отправится к дежурному инженеру фабрики. Про упавшую глыбу доложит, отдаст находку.
«Интересно, — подумал Сашка, — а в газету инженер сообщит? Очень уж ко времени подоспела бы заметка о том, что я нашел крупный алмаз. Как бы называлась заметка? «Благородный поступок». Нет. Ерунда. Причем здесь благородство? Нашел алмаз в глыбе, что из карьера. Сдал. Что особенного? Ничего. «Находка шофера Попова». Это уже лучше…»
Сашка представил себе, как он будет рассказывать Анке об алмазе, и вдруг словно услышал ее голос: «Ну и дурак же ты, по самые уши…»
Так это неожиданно было, что отработанные до автоматизма движения при переключении скоростей забылись. Вместо первой Попов включил третью, отжал сцепление, и мотор, охнув, точно от боли, заглох. Рядом протащилась машина Ламподуева, который орал во всю глотку и грозил кулаком. Сашка ощутил сосущую, как голод, тоску под ложечкой.
Ругнувшись на ни в чем не повинный мотор, Попов завел машину, подвел МАЗ к бункеру и ссыпал кимберлит. Потом поехал снова в карьер привычной до каждой колдобины дорогой.
Чего он рвался так сюда, в город? Куда лучше было вести вольную жизнь кочевников-бульдозеристов. Не работа, а глупое шастанье, словно в клетке, из угла в угол, из угла в угол — от фабрики до карьера, от карьера до фабрики… Тьфу, чертоплешина какая-то! Сам же и Лазарева сманил.
«А чего он поддался? — обозлился на дружка Сашка. — Будто Трофиму в город, пусть в тесную, но в квартиру не хотелось! Надо еще поразмышлять насчет того, кто, куда и кого сманил. Это только представление такое у меня, что я уговорил Лазарева. Все же, наверное, наоборот было…»
Запутавшись в рассуждениях, словно олень в упряжке, Попов отмахнулся от несвязных мыслей и предался приятнейшему делу: вообразил себя за рулем ярко-красной «Волги». Никакой другой цвет Сашку не устраивал.
Игра в вождение «Волги» избавила Сашку от приступа тоски. Но она по-звериному таилась и ждала лишь удобного момента, чтоб наброситься с удвоенной силой. На повороте в карьер, около свалившейся глыбы кимберлита, Попову вдруг захотелось остановиться и посмотреть, не торчит ли где-нибудь на грани еще алмаз. Но тут в голову пришла тревожная мысль: «А что подумает Ламподуев, если опять увидит у глыбы? Или Трофим. Да, Лазарев что подумает?»
Ни вчера, ни месяц назад подобное соображение не появилось бы у Попова. С чего? То-то и оно — ни вчера, ни месяц назад в кармашке пятирублевой Сашкиной ковбойки не было прозрачного камушка, цена которого выражалась цифрой с тремя, а то и четырьмя нолями.
Проехав мимо злополучной глыбы, он почувствовал себя свободнее и усмехнулся, представив себе свой разговор с разобидевшимся Сорокой. Он, конечно, вывернется из неудобного положения. Подогнав машину к экскаватору, выйдет из кабины, закурит и, держась как можно небрежнее, крикнет Сороке: «Ты что же натворил?» Сорока удивится. Надо, чтоб он удивился. Тогда Сашка с удовольствием расскажет о происшедшем, о том, как свалилась на повороте глыба. «Ты что думаешь? — скажет Сашка. — У меня глаза на затылке? Или ты не знаешь, как грузить надо? Швырнул глыбу в полтонны весом на самый задок — и ладно? Разбирайся сам с начальством». Тут уж придется Сороке забыть об обиде. Начальство не любит, когда глыбы валяются на дороге. А Сашке что? Он не виноват.
Только почему-то получилось все не по задуманному.
Машину Попов оставил в сторонке и подался к экскаватору, из кабины которого зло смотрел на него Сорока. Желтый свет прожекторов освещал его лицо странным образом, так что глаза экскаваторщика прямо горели презрением.
Не закуривая и отчего-то растерявшись вдруг, Сашка развел руками и проговорил, словно оправдываясь:
— Понимаешь, газанул я на повороте, глыба и слетела…
— Ездить надо уметь! — прикрикнул на него Сорока. — Что весь кузов в канаву не вывалил? Понабрали безбородых…
— Ты полегче, — огрызнулся Сашка.
Два часа назад он так расчехвостил бы эту Сороку, что тот бы только летел, свистел и радовался. Сашка нашел бы, чем ответить на выпад. В нем было очень много обидного для Сашки. Борода у него действительно никак не хотела толком расти. Не борода, а так — поросль, жесткая и редкая: там рыженький волос штопором вылезет, там серенький вкось пойдет. И лицо потому совсем мальчишечье, гладкое, румяное. От армии осталась у Попова привычка носить в нагрудном кармане зеркальце: чтоб не опростоволоситься, ну, хоть в ношении пилотки на грани «дозволено — не дозволено». Да и вообще приятно нет-нет да и приглянуться себе, подмигнуть для уверенности. А вот после неудачи с бородой и усами редко пользовался Сашка зеркальцем. Однажды он чуть не сгорел со стыда. Тетка с третьей улицы тронула его за локоток и прошамкала: «Мальчик, а мальчик, почем там московская колбаса, а мальчик?» Три раза, подлая, повторила. Ушел Сашка из магазина. Кому приятно, что тебя этак обзывают, когда ты передовик производства?
