Тревога проходит, утята один за другим появляются из зарослей, собираются вместе и жмутся к матери. Утка снова спокойна, она заботливо посматривает на малышей и не торопясь, как будто до этого ничего особенного и не произошло, ведет своих утят дальше.
Ястреба сегодня нигде не было, не было поблизости и щуки, утятам не привелось сегодня столкнуться лицом к лицу с опасностью, но они подчинились матери, поверили ее тревожному сигналу-приказу, как верит маленький человек тем самым «кусь-кусь» и «бубо», которым обучали его родители.
Я не могу точно сказать, как приходил к утятам их первый жизненный опыт. Скорей всего, утята должны были знакомиться с сигналом тревоги уже в день рождения. Если маленькому мальчику или маленькой девочке еще можно разрешить дотронуться до горячего стакана — ничего слишком страшного тут не произошло бы, то знакомить крошечных утят с ястребом или щукой нельзя. После такого знакомства беззащитному малышу уже не придется «раздумывать», права или не права была его мать, когда предупреждала о возможной беде. У утят полная опасностей жизнь, каждая ошибка птенца может повлечь за собой его неминуемую гибель, и, наверное, поэтому утке-матери никогда не приходится наказывать своих малышей за непослушание.
Так же беспрекословно подчиняются сигналам тревоги, поданным матерью, и маленькие рябчики, и маленькие тетеревята, и маленькие глухарята…
Неподалеку от весенних глухариных токов я частенько находил гнезда этих больших осторожных птиц. Глухарка всегда сидела на гнезде до самой последней минуты, и только тогда, когда человек оказывался совсем рядом и уже никак не мог свернуть в сторону, она шумно поднималась с земли, пугая непрошеного гостя громким хлопаньем крыльев, я отвлекала его внимание от гнезда медленным, неторопливым полетом. Я всегда долго следил за такой птицей и нередко, поддавшись невольному искушению догнать ее, даже делал вслед за глухаркой несколько шагов, и лишь только потом, когда шум крыльев большой птицы затихал, начинал присматриваться, а где же все-таки находится само гнездо.
Обычно я отмечал такие случайно найденные гнезда легкими тесочками на стволах деревьев, росших поблизости, а затем осторожно навещал это место и старался не пропустить тот день, когда в гнезде появятся крошечные птенцы.
Глухарята оставались около гнезда всего несколько часов. Они очень дружно выклевывались из яиц, почти тут же перебирались через низенький барьерчик из сухих веток, который отделял место их рождения от большого и опасного мира, и уже к вечеру я находил гнездо совершенно пустым.
Уже в первый день глухарка отправлялась со своими птенцами в прогулку по тайге. Когда птенцы уставали, глухарка останавливалась, взъерошивала перья, как курица-наседка, и маленькие пестрые комочки-глухарята забирались под свою мать погреться и передохнуть.
Отдых длился недолго. Глухарка поднималась с земли, снова возле нее суетились шустрые птенцы, и прогулка продолжалась. Семья все дальше и дальше уходила от гнезда и больше не заглядывала туда даже на ночь, словно боялась этого места, которое могло быть известно чужакам, не раз тревожившим насиживающую глухарку.
У глухарят было много врагов. Их могли подстеречь лиса, волчица, куница, хорек, могли заметить ястреб и филин. И наверное, поэтому первым законом жизни для маленьких птенцов было безоговорочное послушание…
Стоило глухарке заметить что-то опасное, стоило услышать какой-нибудь подозрительный шорох, как она тут же подавала сигнал тревоги. «Кво-кво-кво…» — беспокойно раздавалось за низенькой сосенкой, и глухарята наперегонки бежали прятаться. Нет, они не спешили к матери, как спешат к курице-наседке ее цыплята, — лесные цыплята быстро-быстро неслись в разные стороны, добегали до упавшего дерева, до старого пня, до маленькой елочки, останавливались на месте, припадали к земле и сразу будто исчезали.
Там, где несколько секунд назад была вся глухариная семья, сейчас оставалась только глухарка-мать. Она припадала к земле, готовая тут же взлететь, вытягивала шею и высоко поднимала голову. Когда опасность миновала и ничто больше не грозило ее малышам, глухарка чуть-чуть приподнималась с земли, опускала голову, снова выглядела спокойной и негромко подавала еще один сигнал — «тревога миновала».
«Кво-кво-кво…» — на этот раз медленно и призывно произносила глухарка-мать, и крошечные пушистые птенцы поднимались с земли и короткими перебежками спешили к матери.
Подавать сигнал тревоги на глухарином языке умел и я. Когда, как мне казалось, глухарята забывали об осторожности и далеко убегали от матери, я начинал негромко «квохтать» из-за кустов, и малыши, не обращая внимания на свою собственную мать, которая пока не подавала сигнала тревоги, опрометью неслись прятаться. Они прекрасно знали, что именно означало на их языке это беспокойное «кво-кво-кво», но, сколько я ни наблюдал за глухарятами, я так и не узнал, когда же именно обучались они этому сигналу, — скорей всего, эта наука приходила к ним, как и к маленьким утятам, в самый первый день жизни…
Расспросить поподробней глухарей, тетеревов, рябчиков о занятиях в их лесных школах мне так и не удалось. Это были скрытные, осторожные птицы, к ним не всегда удавалось близко подойти, и тогда я вспоминал, что и глухари, и тетерева, и рябчики состоят в близком родстве с обыкновенными домашними курами, и отправлялся в гости к курице-наседке и ее цыплятам, чтобы, понаблюдав за ними, хоть как-то представить себе методы обучения.
Мои соседи не так давно посадили курицу на гнездо, и я ждал, когда же появятся на свет первые цыплята.
Цыплята начали выклевываться с утра. Хозяйка собрала маленьких желтых птенчиков, принесла их домой и положила в лукошко с теплой ватой. Малыши быстро обсохли и стали оживленно топтаться в лукошке. Потом цыплят выпустили на пол и покрошили им мелко нарубленное яйцо. Новорожденные первый раз в жизни позавтракали, а затем их вернули законной мамаше.
Цыплят осторожно выпустили на землю, они быстро осмотрелись, немного повертелись на месте и по одному поспешили к наседке.
Курица стояла посреди двора, распушив перья, беспокойно поквохтывала и переступала с ноги на ногу. Что заставляло цыплят бежать к своей матери: то ли ее призывный голос, то ли сам вид распушившейся наседки — но так или иначе они все оказались около курицы.
Малыши суетились, пытались забраться к матери на спину, другие совались под крылья, под грудь, долго копошились там, снова выбирались на свет из своего теплого убежища, и только один незадачливый цыпленок все никак не мог решиться нырнуть в распушенные перья своей мамаши.
