степени предубеждено против волков. Местные ревнители охоты с огорчением обрисовали мне создавшееся положение: еще каких-нибудь двадцать лет назад жители города убивали за зиму до пятидесяти тысяч оленей, а сейчас они счастливы, если удастся добыть хотя бы две-три тысячи. Карибу осталось мало, они буквально становятся музейной редкостью, и, по единодушному мнению всех, в этом повинны волки. Я пытался им возразить, ссылаясь на то, что волки резали оленей задолго до появления в Броше белых людей и тем не менее поголовье их не сокращалось. Но собеседники обычно либо пропускали этот довод мимо ушей, либо, наоборот, приходили в совершенное неистовство.
Как-то в начале зимы ко мне в страшнейшем ажиотаже ворвался торговец пушниной.
– Ну вот что, – вызывающе заявил он, – вы тут разоряетесь, будто нужно еще доказать, что волки истребляют стада. Так запрягайте собак и отправляйтесь на озеро Фишдак. Вы получите доказательства! Не прошло и часа, как мой траппер видел там пятьдесят оленей, зарезанных волками, причем едва ли тронут хотя бы кусочек мяса!
Сказано – сделано, и к концу дня в сопровождении индейца из племени кри я добрался до озера. Перед нами открылась картина отвратительной бойни: на льду валялись трупы двадцати трех карибу; снег вокруг превратился в темно-красную кровавую кашу.
Траппер оказался прав, трупы действительно не были тронуты. Если не считать небольших повреждений, нанесенных песцами, кукшами и воронами, все убитые животные были целы, за исключением трех. У двух быков отсутствовали головы, а у беременной важенки не хватало задней части.
С «доказательством» не повезло – тут и речи не могло быть о работе волков. Волчьих следов на озере не было. Но зато имелись другие: четкие тройные полосы, прочерченные лыжами и хвостовым костылем самолета, который во все стороны рулил по льду и оставил на снегу сеть пересекающихся извилистых линий.
Олени не были зарезаны волками, их застрелили; на некоторых трупах виднелось по нескольку огнестрельных ран. Один олень пробежал сотню метров, волоча по льду кишки, которые вывалились от раны в животе. У многих животных пулями были перебиты конечности.
Объяснить трагедию оказалось делом несложным.
Два года назад местные власти решили, что северные олени – неотразимая приманка для богатых американцев, любителей охотничьих трофеев [19]. Управление по туризму разработало специальную программу «сафари». Группы спортсменов, заплативших по тысяче долларов каждый, отправлялись в субарктические районы, иногда на правительственных самолетах, где им были гарантированы первоклассные оленьи рога.
Во время зимовки в лесотундре карибу обычно пасутся в лесу на заре и в сумерках, а светлое время дня проводят на льду озер. Поэтому пилоту охотничьего самолета остается только выбрать озеро, на котором отдыхает большое стадо карибу, и, полетав низко над ним, согнать оленей в тесную, кружащуюся на месте кучу. Затем самолет идет на посадку и, не выключая моторов, начинает рулить по льду вокруг обезумевшего от страха стада, не давая ему прорваться. Через открытые двери и иллюминаторы охотники ведут беглый огонь, пока не настреляют достаточное количество оленей, из которых можно будет выбрать действительно отличные трофеи. Они считают, что, коль скоро увеселительная прогулка стоит бешеных денег, им принадлежит незыблемое право добиваться успеха любой ценой. Остается предположить, что соответствующие правительственные органы вполне разделяют такую точку зрения.
По окончании стрельбы убитых оленей осматривают и каждый охотник выбирает себе лучшую голову – полученная лицензия дает право «на отстрел только одного оленя». Любители оленины (если таковые окажутся среди охотников) отрезают задние ноги у нескольких карибу, а туши бросают на льду. Самолет берет курс на юг, и через два дня спортсмены победителями возвращаются домой.
Мой проводник-индеец прошлую зиму работал гидом и видел, как творятся такого рода дела. Они не доставляли ему удовольствия, но он хорошо знал положение индейцев в мире белых и понимал, что лучше помалкивать.
Я оказался наивнее. На следующий день я подробно радировал куда следует о случившемся. Ответа не последовало, если не считать того, что власти провинции спустя несколько недель увеличили премию за каждого убитого волка до двадцати долларов.
24
Мир, который мы потеряли
Выбраться из залива Волчьего Дома на юг, в Броше, было весьма сложно, но эта задача неожиданно решилась. Как-то утром Утек ворвался в избушку и объявил, что видел самолет. Действительно, к западу от нас над тундрой лениво кружил «Норсмен» на поплавках.
Я уже давно потерял надежду, что пилот, который в свое время доставил меня к заливу Волчьего Дома, когда-нибудь вернется за мной, поэтому появление самолета привело меня в сильное волнение. Вспомнив о генераторах дыма, которыми меня предусмотрительно снабдили в Оттаве, я кинулся за ними. К моему удивлению, они работали. Мощная спираль густого черного дыма поднялась высоко в небо, и «Норсмен», который успел скрыться на западе, вернулся и теперь держал курс на мой сигнальный столб.
Он сел в заливе, и я на каноэ отправился к летчику, узколицему бесстрастному молодому человеку, усердно жующему резинку. Ему было что мне порассказать.
После того как долгие месяцы от меня не было вестей, мое ведомство не на шутку встревожилось: нет не только отчетов о волках, но и казенное снаряжение стоимостью около четырех тысяч долларов кануло в безмолвной пустыне. Положение не из приятных – стоит какому-нибудь дотошному представителю оппозиции об этом узнать, и он может раздуть дело и поставить вопрос в палате общин. А перспектива обвинения в халатном отношении к общественному имуществу – пугало, преследующее любое государственное учреждение.
Поэтому Королевская конная полиция Канады получила строгое предписание отыскать меня, но нити оказались ничтожно малыми. Пилот, доставивший меня в Бесплодные земли, пропал без вести во время полета над районом реки Маккензи, и так как полиция не нашла никаких его следов, то, естественно, не смогла установить, куда он девал меня. После длительных поисков удалось выяснить, что в Черчилле ходят слухи, будто я являюсь тайным агентом, посланным со шпионскими заданиями на русские плавучие базы на полюсе. Полиция так и донесла в Оттаву, добавив, что подобные шутки ей не по душе: впредь, когда министерству потребуется что-нибудь отыскать, лучше говорить обо всем прямо и честно.
Летчик, который посадил самолет, заметив мой сигнал, не был участником розысков, а занимался геологической разведкой и обнаружил меня совершенно случайно.
