Когда мы приблизились к нему, он повернулся и молча уставился на нас, показывая рукой на что-то у себя за спиной. На земле, наполовину скрытое примятой травой, лежало мертвое, изувеченное тело огромной самки бабуина. Она была отделана почти до неузнаваемости. Ее поясница была затянута петлей из стального троса, стершего шерсть и глубоко врезавшегося в тело. Конец троса был привязан к дереву, стоявшему на берегу небольшого пруда, куда, очевидно, животные приходили на водопой. Я услышал слабый шорох в ветвях дерева и, всмотревшись, увидел совсем молодого испуганного бабуина, который пытался спрятаться в листве.
— Что случилось, Шангаан? — спросил я.
Он ответил не сразу. Я сообразил, что он ослаб от потери крови, и заставил его сесть. Одновременно я послал Джона за аптечкой, велев передать Марджори и девочкам, чтобы они оставались у автомобилей и ждали нашего возвращения. Я не хотел, чтобы они видели Шангаана в таком истерзанном виде.
— Мне кажется, бвана, в рассказе Гатумы о горе есть истина, — сказал он, тяжело дыша. — Я пришел сюда за водой и увидел маленького бабуина, который сидит сейчас вон на том дереве. Он пил из пруда. Когда я приблизился, он не испугался и не убежал, как сделал бы всякий его сородич, а медленно пошел к месту, на котором мы сейчас сидим. Это показалось мне странным, и я последовал за ним. Через каждые несколько шагов он останавливался и ждал, пока я не подойду поближе, потом медленно двигался дальше. Теперь-то я вижу, что он заманивал меня в западню, потому что его мать — вот она лежит мертвая у ваших ног — внезапно набросилась на меня и едва не убила, не сообрази я вовремя, что она попала в ловушку. Я сумел откатиться от нее подальше, прежде чем она вырвала мне глотку.
Он замолчал и провел рукой по глазам, словно отгоняя кошмарное видение. Тут вернулся Джон с аптечкой.
— Шангаан, — сказал я, — дай я перевяжу твои раны, пока они не воспалились. Остальное доскажешь после.
Он поднял левую руку, и я увидел, что у него почти оторван мизинец.
— Нет, бвана, я расскажу все сейчас, это недолго, — пробормотал он. — После того как я откатился от бабуинихи и оказался вне опасности, на меня нашла безудержная ярость. Я схватил вот этот сук и дубасил ее до тех пор, пока не вышиб из нее душу. Я показал на гору, бвана, и вот мне наказание. Я боюсь за вас — ведь вы тоже показывали на это проклятое обиталище демонов.
Его голос сошел на шепот, и он без сознания упал головой вперед.
Его ранения оказались серьезнее, чем я вначале предполагал. Более часа мы хлопотали над ним, стерилизуя и зашивая раны на его бедрах, руках и груди.
Мы еще не кончили, когда появились Марджори, Кэрол и Джун. Они помогли наложить повязки и ввести Шангаану пенициллин. Пенициллин совершенно необходим при такого рода происшествиях, потому что в девяти случаях из десяти раны от укуса животных начинают гноиться и вызывают серьезные осложнения, иногда даже мучительную смерть.
С величайшим трудом мы привели Шангаана в чувство и помогли ему добраться до машины. Прежде чем тронуться дальше, я решил дать ему часа два отдохнуть, а сам отправился к месту происшествия и тщательно осмотрел его.
Судя по всему, злосчастное животное было поймано ловушкой, по крайней мере, три дня назад и безусловно сходило с ума от голода и жажды. Оно съело все, до чего могло дотянуться. Вид воды, такой близкой и такой далекой, несомненно, был для него сущей пыткой.
Маленький бабуин все еще сидел на дереве, на том же самом месте, где я впервые его увидел, и мне ничего не стоило поймать его и взять с собой.
Утром следующего дня мы добрались до больницы в Потгитерсрюсте в Северном Трансваале и сдали Шангаана на руки умелым врачам, а сами продолжали свой путь. Неделю спустя я позвонил в больницу и спросил, как поправляется Шангаан. Дежурная сестра ответила мне, что на вторую ночь он выпрыгнул из окна больничного здания и не вернулся. С тех пор я его не видел и ничего о нем не слыхал.
Лишь почти два года спустя произошел инцидент, заставивший меня всерьез призадуматься над тем, была ли в рассказе Гатумы доля правды или то, что случилось непосредственно после нашей ночевки у подножия горы, было чистейшим совпадением.
Мы окрестили бабуина Дуралеем, и в результате всех наших забот и внимания, которыми мы его окружили, он стал симпатичнейшим ручным зверем. Пока ему не исполнился год, он каждый день часа по два совершенно свободно, без всякой привязи разгуливал по нашему саду и по дому. Однако, после того как он цапнул одного из соседских ребятишек, дразнивших его, я решил, что пришла пора посадить его в большую клетку или на постоянную привязь. Я остановился на последнем. В нашем саду в землю был вкопан железный столб, а к нему на железном кольце прикреплена цепь. Такое устройство давало Дуралею возможность без помех лазать по столбу вверх и вниз, а протяженность цепи обеспечивала достаточный простор для игр и моциона. Поясница Дуралея была охвачена подбитым ватой кожаным поясом, к которому прикреплялся другой конец цепи. Место обитания Дуралея было обнесено высокой изгородью, чтобы никто не имел к нему доступа, кроме меня и членов моей семьи.
Держа бабуина в доме, пусть даже на ограниченном участке, легко было изучить его повадки. Я всегда знал, что бабуины, даже дикие, — очень умные, осторожные и подозрительные животные. Но некоторые поразительно хитрые штуки, которые проделывал Дуралей, были для меня откровением. Особенно отчетливо мне вспоминается один случай.
Вскоре после того как бабуина посадили на привязь, я обнаружил у него под поясом небольшую потертость. Я смазал больное место смягчающей мазью, но пояс постоянно натирал его и не давал поджить. Тогда я решил заменить пояс ошейником, и в дальнейшем чередовать их, чтобы не дать пролысине разрастись.
В теории все выглядело прекрасно, но на деле оказалось иначе. Непонятно почему Дуралей ни за что не хотел расставаться с поясом. Я мог делать с ним все что угодно, за исключением одного — класть руку на пояс. В таком случае он издавал отчаянный вопль, вырывался, вскарабкивался на верхушку столба, и ничем нельзя было заставить Дуралея спуститься вниз, даже бутылкой любимого лимонада. К каким только уловкам я не прибегал, но все напрасно. Тем временем натертое место превратилось в кровоточащую рану, надо было срочно что-то предпринимать. Я заметил, что Дуралей уже начал сильно хромать. Оставалось одно — попробовать усыпить его. Я призвал к совету одного моего знакомого врача. Он сказал, что самое лучшее — дать Дуралею три большие пилюли снотворного, которые произведут желаемый эффект через несколько минут после того, как он их проглотит. Я сходил к аптекарю за пилюлями и по пути домой купил гроздь крупного черного винограда. Дуралей очень любил фрукты, в особенности виноград. Мой замысел состоял в следующем. Я дам ему несколько виноградин, затем подсуну виноградину с пилюлей, дам еще несколько ягод — и снова ягоду с пилюлей и так далее.
