Однако моей предполагаемой вылазке против Берти не суждено было осуществиться. Вскоре после разговора с редактором я пошел к Дуралею, чтобы, как обычно, почесать и покормить его. Когда я вошел в клетку, он забился в свою спальню в углу клетки. Спальня эта, площадью в пять квадратных футов и в три фута высотой, была сложена из кирпича и имела маленькую деревянную дверь. Я последовал за ним. Чтобы заползти внутрь, мне пришлось стать на четвереньки.
В полумраке я увидел, что бабуин сидит на корточках в дальнем углу. Я сел в угол напротив и протянул ему бутылку лимонаду, которую он получал каждое утро. Он не обратил на лимонад внимания. Тогда я протянул ему апельсин. Его он тоже не взял. Он даже ни разу не удостоил меня взглядом и делал вид, будто с интересом рассматривает пол, потолок и стены своей опочивальни.
Я попробовал поговорить с ним ласково и успокаивающе. Внезапно он зарычал и в один прыжок оказался на мне. Он укусил меня в голову, а когда я поднял левую руку, чтобы прикрыть лицо, он схватил ее, и рука моментально оказалась разодранной до кости от запястья и выше. Подтянув к подбородку ноги и упершись спиною в стену, я изо всей силы ударил его ногами в живот, так что у него перехватило дыхание. Пока он лежал без движения, я выполз из спаленки и захлопнул за собой дверь.
Только я это сделал, он навалился на дверь, пытаясь выломать ее и добраться до меня. Правой рукой зажимая рваную рану на своей левой руке, чтобы остановить кровь, я правым плечом крепко держал дверь, не давая совсем обезумевшему Дуралею вырваться наружу. Я уверен, что, выберись он наружу, мне уже не пришлось бы рассказывать эту историю.
Джон Лимбери, заслышав нашу возню, прибежал к клетке. Я крикнул ему, чтобы он отворил дверь, которую я закрыл за собой, войдя в клетку. Выждав, пока Дуралей немного успокоится, я очертя голову ринулся к двери. Только я захлопнул ее за собой, как бабуин был уже возле нее и отчаянно пытался достать меня сквозь железную решетку.
Раны на голове и на руке мне зашивали и перевязывали в больнице. Два дня спустя началось заражение крови. Я пролежал в больнице две недели, все время беспокоясь о том, что могу потерять руку или по меньшей мере останусь с парализованными пальцами. К счастью, я полностью поправился, и лишь несколько шрамов напоминают мне теперь о рассказанной Гатумой истории и заставляют задуматься о том, не стал ли и я в конце концов очередной жертвой горы.
Вскоре после того как я выписался из больницы, в Южную Африку приехали мой друг Питер Дункан, сотрудник Би-би-си, и его жена Сильвия. В свой последний приезд в Лондон я обещал им, что, если они когда-либо попадут в Преторию, я возьму их с собой в сафари. Но так как моя рука была все еще в гипсе и на перевязи, я не мог взять их в длительное сафари в глубину континента и решил устроить им короткую поездку в Национальный парк Крюгера. Именно там мне представилась возможность отыграться за прошлое, к сожалению, не на бабуине, укусившем меня, а на одном из его сородичей.
Мы ездили по району Скукузы, отыскивая животных, и у одной из излучин реки увидели стаю бабуинов, сидевшую прямо посреди дороги.
— Посмотрите, гориллы! — воскликнула Сильвия.
Я объяснил, что это не гориллы, а бабуины, относящиеся к наиболее обычному и многочисленному виду бабуинов, распространенному по всей Южной Африке. Хотя правилами и уставом парка Крюгера строго запрещается кормить животных, многие туристы просто не в силах устоять против искушения. Несколько посетителей парка были изрядно помяты, пытаясь кормить бабуинов, которые собираются вокруг автомобилей и клянчат подачку. Однако на этот раз у меня были свои веские причины нарушить правило.
Когда мы подрулили к бабуинам, некоторые животные подбежали к машине, не колеблясь вспрыгнули на капот и уселись там, терпеливо дожидаясь, пока мы что-нибудь им кинем. Увидев морды, уставившиеся на нее сквозь ветровое стекло и боковое окно, Сильвия пришла в смятение и стала просить меня побыстрее ехать дальше. Я уверил ее, что животные не причинят нам никакого вреда, если только мы не будем дразнить и провоцировать их.
Внезапно возле автомобиля появился огромный бабуин-самец, удивительно напоминавший мне Дуралея. Он стоял на земле, головой и плечами почти вровень с окном машины, и выжидающе глядел на нас. И вдруг мне пришла в голову мысль. Вот возможность отомстить за себя! Из бумажного мешка, лежавшего рядом со мной, я взял апельсин и зажал его между противосолнечным щитком и крышей автомобиля, так, чтобы он находился как можно ближе к двери. Несколько мгновений бабуин переводил взгляд с меня на апельсин и обратно. Казалось, он был в замешательстве: следует ли ему набраться духу и схватить апельсин, до которого можно было только-только дотянуться? Мы терпеливо ждали. Он сделал несколько робких попыток и наконец, видя, что мы не препятствуем ему, осмелел, придвинулся вплотную к дверце автомобиля, схватил апельсин и отбежал с ним к обочине.
— Что вы задумали? — спросил Питер, в то время как бабуин уничтожал апельсин.
— Погодите минутку, сейчас увидите, — ответил я.
Когда бабуин покончил с апельсином, я взял еще один и осторожно положил его на щиток на виду у бабуина. Только на этот раз я поместил апельсин подальше от окна. Опять мы спокойно сидели, наблюдая, как бабуин пытается дотянуться до апельсина. В конце концов, отбросив всякую осторожность, он просунулся в окно и схватил апельсин. И на этот раз он отбежал к обочине, чтобы вскоре вернуться за новой подачкой.
По всей видимости, он был тираном всей стаи, потому что всякий раз, как другие бабуины пытались подойти к нему, он кидался на них, злобно скаля зубы, и они бросались от него врассыпную.
— Теперь к сути, — сказал я Питеру.
Взяв еще апельсин, я положил его на конец противосолнечного щитка, почти по самой середине машины, а затем на три четверти поднял оконное стекло, оставив лишь узкую щель, чтобы бабуин как раз мог просунуть в нее лапу. Бабуин как будто заподозрил неладное и долго не решался сунуть лапу в сузившийся промежуток между стеклом и дверью.
Мы делали вид, будто ничего не замечаем. Вскоре бабуин поборол страх, алчность подхлестнула его дерзость, и он сунул лапу в открытую щель. Когда он был уже готов схватить апельсин, я до отказа поднял стекло и зажал его лапу как раз повыше локтя. Пока он стоял так, пойманный, весь подавшись вперед, я с превеликим удовольствием укусил его жилистое, шерстистое запястье.
Проявив недюжинную, почти невероятную для его размеров силу, бабуин исхитрился выдернуть лапу и, издав яростный вопль, вскочил на капот автомобиля. В течение нескольких минут от топтался по капоту и бешено барабанил лапой по ветровому стеклу. Остальные бабуины, почуяв неладное, попрятались в зарослях.
