Путь был пройден огромный — на четвертый день передовые удалились от воды уже на два километра. Прошел еще день, и, словно дым, растаяли, исчезли легионы, рассеявшись и попрятавшись окрест.
Жаба — существо ночное. Лишь в конце лета иногда днем выбирается погреться на солнышке около своей норы. Копает ее жаба довольно оригинально: передними латами царапает грунт и нагребает его себе под мышки. А потом, будто готовясь к сильному прыжку, засовывает под передние ноги задние растопыренные лапы и отбрасывает две щепотки назад. Отдыхает и готовит следующую порцию. Медленно, методично, размеренно.
Если в километре-двух от села или города есть река, пруд или озерцо, в котором даже весной не каждый год вода, то и в домах, и на улицах, и в садах, и огородах этого селения живут зеленые жабы. Их тихое, скромное соседство никогда не бывает чем-то неприятно. Не обходят они и лужи, подобные миргородской. Таких луж когда-то и в нашем городе было достаточно, и, прежде чем они пересыхали в середине лета, из них успевали разойтись по соседним дворам и садам сотни жабят.
На зиму забирались жабы в подполья, погреба, и оттуда слышались по ночам их нежные трели. Иногда выходили они из своих убежищ в комнаты подловить тараканов или мокриц. В погреба могли забираться и летом и попадали в крынку с молоком. Отсюда, наверное, и пошла молва о том, что жаб сажают в молоко специально, чтобы оно холоднее было и не скисало дольше.
В южных городах, где много арыков, фонтанов и бассейнов, зеленым жабам совсем привольно. В ночном Ашхабаде меня поразило большое количество огромных, бесстрашных и хорошо вооруженных богомолов и множество крупных жаб, которые не боялись хватать этих богомолов, если те оказывались на земле. Теплыми ночами некоторые центральные улицы и маленькие площади, скверики города кишели большими и маленькими жабами. В пустыне, где есть несоленая вода, жабы тоже не редкость, хотя не всегда понятно, как они туда попадают.
Обо всем это я и рассказал охотникам, пока они смотрели, как деловито и спокойно шлепала жаба по полу. Слушали с интересом, но, расходясь, попросили все-таки меня, чтобы вынес эту пеструю гостью на улицу, потому что оставлять ее на неделю в домике было рискованно, а в руки взять никто не осмеливался. Жаба не сопротивлялась, но в ее глазах мне почудился немой вопрос: «За что выбрасываете, коль столько хорошего обо мне рассказали?».
Куницы-горожанкиВ Воронеже немало хороших голубиных охот, владельцы которых — серьезные, понимающие в породах голубеводы, ревниво оберегающие чистоту своих стай. Никто из них ни летом, ни в иное время не проспит утренней зари, чтобы поднять в прохладное, еще серое небо засидевшихся птиц, погонять их вволю. Каждого из своих хозяин узнает не только когда они на гнезде, но и в полете. Потеря любимцев переживается тяжело. Когда их крадут воры, это еще полбеды: хорошие голуби часто возвращаются в свое гнездовье. Но вот в голубятни в разных районах города и примерно в одно и то же время, не взламывая замков, стал проникать неведомый и неуловимый хищник. Долго не могли установить, кто это. Крыс в расчет не принимали, на кошек подозрение тоже не падало. По старой памяти винили невиновных в разбое хорьков, потому что «почерк» был похож на хорьковый. И невдомек было, что в городе завелся хищник-незнакомец, которого охотники называют куницей-белодушкой, зоологи — каменной куницей, меховщики — куницей горской.
Не зная врага в лицо, стали превращать голубятни в настоящие крепости: обкладывали их кирпичом, бетонировали полы, обшивали стены листовым железом. Не помогало. По следам на снегу стало ясно, что хищник забирается внутрь через решетку косяка. Но к некоторым решеткам добраться без крыльев было невозможно, а куница добиралась. Один зверек, учуяв голубей, помыкался под голубятней, стоявшей на гладких бетонных столбах, влез на росший неподалеку клен и с его верхних ветвей спрыгнул на крышу. А сытый, без колебаний сигнул прямо на землю. Набеги прекратились, когда щели решеток сделали поуже или стали обивать звероводческой сеткой.
Появившиеся в городе белодушки не были беглянками из ближайшего звероводческого хозяйства (их там не разводят) или юннатских живых уголков. Никто не привозил и не выпускал их ни в городе, ни в десятках сел и поселков. Исконные жительницы гор, они сами от города к городу, по меловым донским крутоярам, по балкам с каменистыми обнажениями, по лесополосам, расширяя свое жизненное пространство, перебирались туда, где прежде никогда не жили. Условия оказались подходящими: корм везде был в изобилии, охотничьи законы стали строже, а местные браконьеры не имели представления ни о том, что рядом поселился пушной новосел, ни о том, как его ловить.
Основным прибежищем каменных куниц стали чердаки: вороха хлама и старья их вполне устраивали. Не чердаки — так подвалы, не подвалы — так сараи и другие укромные места, которых повсюду достаточно. А многие из этих прибежищ оказались к тому же богатыми охотничьими угодьями: в одних можно было ночами ловить голубей, в других — крыс и мышей.
Белодушка не робка и не труслива, однако на глаза людям не попадается. А если и попадается, не признают в ней дикого зверя: в сумерках или в темноте ее можно принять за кошку, потому что дорогу перебегает прыжками, легко на деревья взбирается, по заборам бегает. Представьте себе такую картину на зимней улице. Конец ночи, который в январе называется утром. Уже и окна светятся, и прохожих много, и автобусы и троллейбусы катят. Около детского садика, под деревом, стоит мужчина с маленькой девочкой на руках, а над головами у них, на ветке — куница. В свете фар ярко выделяется ее белое горло. Девочка тянет руку вверх, ласково повторяя: «Киса, киса». Рядом останавливаются еще двое, и зверь легко и грациозно поднимается на верхние ветки, перескакивает на крышу, и — нет его.
Живется этой хищнице в большом городе, где «хлебных» мест несравненно больше, чем в любом заповеднике, сытно, легко, безопасно. Здесь она не знает, что такое голод, не занимается долгими и утомительными, а порой и безнадежными поисками добычи и погоней за ней. Добыча у нее всегда в изобилии и рядом. Домашних голубей удалось защитить от белодушки, и упреки в ее адрес почти забыты. А охота куницы на расплодившихся беспородных голубей, от которых кое-где и тесно, и грязно, и небезопасно, — даже хорошая услуга.
Недосягаемых мест на домах и в домах для белодушки не существует. Первый увиденный мной след этого зверька поставил бы в тупик не одного опытного следопыта. Косые пары отпечатков куньих лап пересекали двор и обрывались, исчезали у стены дома. В аккуратной старинной кладке из крепких, ровных кирпичей не было ни единой щели даже для ножевого лезвия. А судя по следам, выходило, что зверь, как заколдованный, прошел сквозь сплошное препятствие метровой толщины. И только те же самые следы на крыше трехэтажного дома подтвердили невероятное: цепляясь когтями за щербины и швы между кирпичами, упираясь спиной в проржавевшую водосточную трубу, куница, ни разу не сорвавшись, взобралась на узкий, с нависшим снегом, край кровли и ушла на чердак.
