Слониха-пациентка - Дэвид Тейлор

Само собой разумеется, подобные инциденты требовалось держать в секрете, потому что если дойдет до директора или еще кого из начальства, то драчунов тут же выставят за ворота. И помню достопочтенного Мохаммед-Хана, смотрителя стада копытных, работавшего особняком в самом дальнем уголке зоопарка.

Бедный, бесконечно учтивый отшельник с неизменной улыбкой на лице, Мохаммед-Хан надевал поверх тюрбана ремень британского солдата и бодро отдавал нам честь всякий раз, когда мы приезжали посмотреть на подопечных ему животных. Однажды он спросил, не желаю ли я оказать ему честь и как-нибудь вечером зайти к нему в гости на угощение. В назначенный срок я подкатил к нему в жилище. Это была хижина, сколоченная из обрезков жести, дерева и мешковины, размером с садовый сарайчик, но подметенная до блеска. Он был безумно рад, что я сдержал свое слово, и принялся готовить мне угощение: поставил чай и сварил яйцо. Подав мне яйцо на оловянной тарелке, он сел рядом и стал смотреть, как я его ем. Я всегда чувствовал себя неловко, когда мои друзья-смотрители из азиатских стран приглашали меня обедать. Они никогда не ели со мною вместе, а только сидели поблизости, иногда большой группой друзей и родственников — исключительно мужчин — и наблюдали, как угощаюсь я. Таков обычай. Яйцо, которое сварил мне Мохаммед-Хан, было для меня столь же щедрым угощением, как и любая трапеза, которую для меня устраивали.

Был скромный афганец — смотритель крупных обезьян. В один прекрасный день он сообщил мне, что его брат, сражаясь в рядах моджахедов, пал от руки советских солдат, и теперь ему нужно будет уехать из зоопарка на неделю-другую. Когда через три недели он вернулся, то, расспросив меня о здоровье своих любимых горилл, орангутангов и шимпанзе, объявил, что его брат отомщен: он убил русского солдата. «Я перерезал ему глотку, доктор, когда он вылезал из подорванного танка. У меня волосы горели огнем. Потом я отрезал ему нос. Вот посмотрите». Он вытащил из своих шаровар небольшой холщовый мешочек и открыл, чтобы показать мне кусок коричневой сушеной плоти, которая некогда была человеческим носом.

Ложь и обман встречались на каждом шагу. Был шейх, который во всеуслышанье заявил, что ему впервые удалось вывести в неволе цыплят хубары (иначе дрофа Мак-Куин), хотя это давно уже было достигнуто в Израиле (или оккупированной Палестине, как он называл ее). На самом же деле ему просто привезли на самолете яйца этой птицы, украденные где-то на просторах Пакистана, и он заложил их в инкубатор. Другому шейху прислали в дар газелей, больных тяжелой инфекционной болезнью; но поскольку при них был сертификат о превосходном здоровье, они были допущены в общее стадо и соответственно перезаражали его. Наш ассистент Питер Мак-Кинни поставил точный диагноз: мальтийская лихорадка, которая поражает и человека. Конечно, заявив протест против столь безответственного поступка и категорически отказавшись замять его, Питер добавил новые имена в список наших тайных врагов.

В 1986 году нас настигло новое унижение. Как гром среди ясного неба нам объявили, что шейх Заид приказал нашему штатному ветеринару незамедлительно покинуть страну. То же самое произошло и в 1988 году. В обоих случаях со ссылкой на «декрет шейха». Никаких разъяснений, никаких подтверждений — несмотря на мои отчаянные усилия докопаться до истины. Оба случая были связаны с работой, которую мы должны были выполнять на островах, принадлежащих правителю и наследному принцу. Причиной этих декретов были требования высокопоставленных недоучек, что животные должны быть перевезены (а для этого их требовалось анестезировать) в самое пекло аравийского лета. Завертелась машина лжи. Когда через много месяцев после событий шейх задал вопрос, почему в его коллекции всего только шесть, а не семь черных антилоп, лакеи-прихлебатели быстро дали объяснение: мол, английский ветеринар, вопреки их советам, использовал яды и убил ее.

Мой друг-араб разъяснил мне на конкретном примере, как завязываются подобные сценарии. «Вы с вашими ассистентами не понимаете по-арабски, не знаете, что происходит, когда вы покидаете острова, и у вас нет возможности развеивать ложь и слухи, которые распространяет среди окружения шейха сеть шпионов. Вот только недавно несчастье постигло пчеловода, который ухаживал за пчелами на одном из принадлежащих шейху островов. У него завелись враги среди работников шейхского хозяйства. Однажды ночью эти подонки подсыпали у него в ульях инсектицид. На следующий день пчеловод увидел, что все его пчелы погибли по непонятной причине, и в ужасе рассказал об этом своим вероломным коллегам. „Какое горе! Только не говори шейху, — советовали те, проливая крокодиловы слезы. — Ты не представляешь, как он разгневается. Аллах милостив, шейх не придет посмотреть ульи и не спросит про пчел еще много месяцев, а может, и дольше. А потом скажешь, что умерли от холода или болезни“. Как и следовало ожидать, через несколько недель шейх спросил про пчел. Враги пчеловода не замедлили объявить, что все пчелы передохли, а пчеловод тщательно скрывает это. Гнев шейха был невообразим: „За такой обман повелеваю выслать пчеловода из страны до захода солнца“». «Вот на какой заговор вы рискуете нарваться, доктор, особенно когда работаете на островах! Не то чтобы вы скрывали смерть животных — другие будут это делать, а потом, без вашего ведома, — возможно, вы даже не видели животных, о которых речь, — будут докладывать, что вы их прохлопали из-за своего разгильдяйства или неумения, да еще тщательно скрываете потерю. Помните, что для шейха слово последнего бедуина, который режет козлов или обдирает шкуры с трупов павших верблюдов, куда весомее слова неверного человека с Запада».

Мы с Эндрю подробно обсудили ситуацию и пришли к неизбежному решению: позволять себе роскошь работать в Эмиратах далее невозможно. Пора удирать. В сентябре 1988 года я в последний раз съездил на вершину Джебел-Хафит полюбоваться, как заходит солнце. Когда же из оманской пустыни наползла тьма, я вернулся в зоопарк и обошел загоны с ориксами, газелями, муфлонами, гиббонами, гиппопотамами и жирафами. Мне было грустно от мысли, что я их, возможно, никогда больше не увижу.

Широкий канал Комаккьо втекает в Адриатику в устье Венецианского залива примерно в тридцати километрах