и это при том, что зоопарку негде разместить их. (В одном таком случае речь шла о десяти тысячах фазанов.) А что сделаешь, если в феодальном обществе слово владыки — закон и истина!
…Проблема с госпитализацией соколов в зоопарке обострилась до невозможности. Все больше птиц заполняли прохладные комнаты близ нашего офиса в зоопарке; два смотрителя по очереди давали им корм и воду, но все остальные хлопоты лежали на наших плечах. Чтобы впредь только истинный владелец мог забрать сокола после его выздоровления, мы придумали такую систему: всякий, кто привезет птицу в зоопарк, должен будет подписать расписку в присутствии администрации; мы записываем его имя и регистрационный номер машины. Только человек с тем же именем и на той же машине сможет забрать эту птицу. Идентификация пернатых пациентов путем кольцевания или бирок вызвала у бедуинов горячие возражения: это, мол, опасно и помешает их охотничьим способностям — таково было типичное объяснение.
Правда, и эта система мало помогала. Шейхи и бедуины-сокольничие держались мнения покойного Черчилля, что законы пишутся для руководства мудрецов и послушания дураков, и просто не соглашались принимать наши правила. Есть документ, нет документа — бедуины приезжали в наш офис в любое время дня и ночи, требуя птицу, а то и просто настаивая, чтобы мы показали ему всех больных соколов. Когда я или Крис были рядом, то непрошеных гостей часто можно было отвадить, притворяясь, что совершенно не знаешь язык, или спрятаться в аптеке, как только увидишь приближающийся свет фар. Я тщательно ухаживал за разросшимися вокруг нашего офиса густыми кустами, в которых были предусмотрительно прорублены «смотровые щели», так что, сидя за письменным столом, я мог просматривать трассу за километр до въездных ворот.
Кое-как мы научились улаживать дела с бедуинами, которые приезжали за своим соколом через много месяцев позже намеченного срока и обнаруживали, что птицу взял кто-то другой. Многие из них брали подписанный документ и, поскольку в этом племенном обществе каждый знал все о каждом, разбирались с обидчиком сами; другие просто требовали отдать им птицу, на которую покажут, — мол, эта принадлежит им, — и лучший вариант, если соглашались взять птицу, оставленную другим бедуином. Добавьте к этому морозильник, полный трупов птиц с этикетками, которые мы сохраняли на тот случай, если явится давно позабывший о них владелец, — и вы поймете, какой кавардак царил во всем этом деле.
Единственным, что доставляло мне во всем этом удовольствие, была хирургия: почти все случаи здесь были операции на ноге. Пока Филипп, наш ассистент-индиец, держал накрытую капюшоном птицу, я вводил ей в грудную клетку жидкий анестетик или давал газ галлотан через небольшую маску, надеваемую на голову. Пара минут — и птица лишалась сознания. Абсцессы ступней, вызываемые в основном стафилококком, который попадает в ногу главным образом потому, что пятке дают перерасти и нахвататься земли, — это опухоли размером с горошину, часто с толстыми, многослойными, как кожура лука, стенками. Она может занять большую часть ступни, где соединяются пальцы, и впоследствии покрыться язвами; в результате появляется хроническая боль, птице трудно садиться. Постоянная деформация ступни может привести к сухой гангрене одного или многих пальцев. Задача ветеринара — разрезать этот хрящеватый шар, не задев тонкие сухожилия, управляющие пяткой, равно как и нервов и кровеносных сосудов. Почти микрохирургия. Мои ассистенты, которые прожили в Аравии куда дольше моего, перевидали соколов с этой хворью куда больше, чем я, и имеют куда больший опыт в проведении этой уникальной операции.
Сперва я наносил скальпелем пару обычных разрезов, образующих вместе эллипс, который замыкал в себе пораженный участок. Путем тщательного разделения тканей я приближался к внешней стенке капсулы абсцесса. Иногда мне казалось, что я удаляю всю мягкую ткань ступни. Еще немного — и я останусь один на один с зияющей дырой, в глубине которой видны блестящие нити — сухожилия и связки, так необходимые ловчей птице. Вычистив и слегка присыпав порошком антибиотика рану, я принимался зашивать ее шелковыми нитями. Накладывая полоски марли и закрепляя их эластопластом, я завершал операцию, которая длилась обычно полчаса. После этого сокола заворачивали в одеяло, чтобы он не вздумал махать крыльями и опять покалечиться, помещали в картонную коробку и относили в тихий уголок нашего офиса, где могли наблюдать за ним, пока он полностью не придет в себя после наркоза.
Я и сейчас не перестаю удивляться, что подчас после самых запущенных случаев болезни, когда я был почти готов расписаться в своем бессилии, нога у птицы превосходно заживала, и она снова могла когтить дрофу, кроншнепа или зайца своими мощными пятками.
Весной 1985 года Крис, который тогда был моим ассистентом в Аль-Аине, позвонил мне в одно прекрасное утро и сказал, что несколько дней назад кто-то сломал замки одной из клеток с соколами и забрал птицу, которую считал своей. Теперь приехал другой бедуин, обнаружил, что его любимый сапсан исчез, и поднял шум. Как водится, смотрители за соколами, директор и чиновники из канцелярии правителя пожимали плечами, сочувствовали, но не хотели брать на себя ни малейшей доли ответственности за сложившуюся безумную ситуацию и не предлагали никакой поддержки и помощи. Озлобленный бедуин приезжал в офис к Крису дважды в день, осыпал его проклятиями и угрозами, что доложит обо всем шейху Зайду, если не получит обратно своего сапсана или компенсацию, эквивалентную двадцати тысячам английских фунтов. Более того, он пустил слухи, что доктор продал его птицу!
Мы с Крисом прекрасно знали, как закручиваются подобные дела в Аравии, и потому у нас был заранее разработанный детальный план бегства из страны в случае необходимости. К счастью, коль скоро он работал для нас с Эндрю, ему было позволено сохранить при себе свой паспорт, тогда как у работников, непосредственно нанятых арабским правительством и многими компаниями, их попросту отбирали. Задача облегчилась тем, что через несколько дней Крис уходил в положенный отпуск, и заменял его я.
— Держись подальше от глаз бедуина, — сказал я ему. — Проводи побольше времени вне офиса, работай с одной из частных коллекций шейха в отдаленных уголках зоопарка. Остальное я возьму на себя.
Прилетев в Аль-Аин, я первым делом явился к директору зоопарка с предложением немедленно прекратить всю работу с соколами. Давно бы так, сказал тот, но с этим не согласятся шейхи. Путей отвадить желающих сдать нам птиц на лечение у нас не было; отказаться их лечить мы тем более не могли. Я с неохотой согласился на продолжение этой работы, только нужно было пустить ее по убывающей. Ни