ковшиком, зачерпнул предмет споров и направился к выходу из студии.
— Э-э! — возопил кто-то. — По какому праву!..
— А вот по такому, братцы мои дорогие! Львенок числится за мной, а не за Йоркширской телекомпанией. Стало быть, все, что из него высыпается, также числится за мною, и я имею полное право делать с этим все, что мне заблагорассудится. И вообще, зарубите себе на носу, что я являюсь почетным и полноправным членом Глубокоуважаемого Общества Выносителей Наследия Обжор — аббревиатуру отыщете в любом профсоюзном справочнике!.. — И с этими словами я толкнул обе створки двери и бодро зашагал туда, где красовалась надпись: «ДЖЕНТЛЬМЕНСКИЙ». Когда утих шум воды, унесшей мое добро в реку забвения, я тщательно вымыл руки и вернулся в студию. Там уборщица протирала тряпкой пол.
— Ну и пройдоха же ты, однако. Ну да ничего, все кончилось благополучно, — сказал менеджер. — Придется раскошелиться на лишний шиллинг уборщице.
Что до человека, ведавшего реквизитом, то он, видя, как я спокойно сажусь в кресло после всех передряг, бросил на меня сердитый взгляд.
Тут ко мне подскочил Бэрри Кокрофт.
— Миллион благодарностей, — прошептал он мне на ушко.
И наконец, Симба поставил в споре финальную точку — в виде большой золотой лужи, — после чего несколько раз зевнул с невинным видом. Три минуты спустя эфир пошел без сучка и задоринки.
Мое второе выступление по телевидению состоялось в 1970 году в Лондоне, в программе Би-би-си под названием «Домашние любимцы и доктора Айболиты», где я демонстрировал ряд экзотических животных, в том числе ручного потто [23] — западноафриканского лемура, принадлежавшего моей приятельнице из Йоркшира, художнице Вэл Крисуэлл. Потто — очаровательные маленькие существа, о которых большинство людей и слыхом не слыхивали. Они принадлежат к группам приматов — дальних родичей человека, включающих также лемуров, Lorises и bush-babies. Одной из курьезных черт потто является защитный щит, сформированный продолжениями шейных позвонков, переходящих в колючки, которые торчат из-под кожи, возвышаясь над лопатками. Когда животное подвергается нападению, оно прячет голову в ладонях и выставляет напоказ свой щит.
Потто, о котором идет речь, мирно жил в шкафу у своей хозяйки в ее доме в Пикеринге и успешно охотился у нее в саду за гусеницами, жуками и сороконожками. Ему по душе была загородная жизнь, и, по-видимому, он совсем не помышлял о славе, когда Вэл привезла его в телестудию, чтобы я взял интервью у нее как у типичной владелицы экзотического домашнего любимца. Полным накалом горели дуговые лампы, работали камеры, а я что-то бубнил о преимуществах домашнего потто перед обыкновенным мурлыкой-мышеловом, как бы он чудно ни пел у огня. Вдруг тварь без всякого повода возьми да и вцепись мертвой хваткой хозяйке в нос! Кровь текла ручьями, но Вэл была не из тех, кого подобные ситуации могут лишить хладнокровия. Она мужественно продолжала отвечать на мои вопросы, поддерживая снизу висевшего у нее на носу зверька; тот вдобавок имел наглость свернуться клубочком у нее в руках. При этом голос у бедной любящей хозяйки звучал так, будто она подхватила сильный насморк.
— Очень приятно иметь поддо в коддедже, — продолжала она как ни в чем не бывало. — Как павило, од ведед ночной образ жизди, спид по пеимуществу днем. — Теперь уже кровь струилась потоком. — Любид фругды, особеддо сливы, яблоки…
Наконец режиссер дал команду: «Стоп!»
— Вот те на! Получится такая передача, что все о ней будут говорить! — пробубнил он, спустившись на съемочную площадку.
Да, эти пушистые крошки явно не робкого десятка, как могло бы показаться! Зверек по-прежнему висел мертвой хваткой на носу хозяйки. Чтобы заставить его челюсти расцепиться, потребовались усилия двух пар рук — ее и моих.
— Ну как, с тобой все в порядке? — неуклюже сказал я, проводив пострадавшую в медицинскую комнату.
— А ты как думал, глупышка? — ответила она, прикрывая нос платком. — Он же всего лишь потто, верно ведь? Давай-ка найди мне лейкопластырь да пошли в бар. Кружка пива — и все как рукой снимет. Ах, его куда девать? С собой возьмем, куда ж еще!
В 1975 году меня снова приглашают на Ай-ти-ви выступить с рядом сюжетов, посвященных животным, в передаче «Не спрашивай меня» с участием Дэвида Беллами, Мириам Стоппард и Магнуса Пайка. Вообще-то в этой программе, как правило, составлялись заранее написанные сценарии, но я предпочитаю сочинять сценарии сам, и обычно в программах по естественной истории для Би-би-си и Ай-ти-ви мне это разрешали. Передача «Не спрашивай меня» была не то чтобы уж очень смешной, но я открыл для себя наслаждение в работе с меленькими животными перед камерой. Я и поныне считаю одной из своих самых интересных работ на телевидении передачу, где я стоял в огромном стеклянном ящике посреди тучи… живых комаров; в руке у меня был камертон, настроенный на ту самую ноту, которую издает комариха, когда ищет дружка. Удар — и в несколько секунд на призывный звон слетелись все самцы. Так я и стоял, держа в руке камертон, облепленный толстым копошащимся слоем влюбленных поклонников.
В другой раз мы задумали передачу о повадках обыкновенных осьминогов; но главные герои, которых нам послали из Средиземноморья самолетом, отчего-то протянули щупальца в пути. И что же? Они прекрасно справились со своей ролью даже мертвые! Мне хотелось показать, как благодаря сокращению или расширению пигментные клетки кожи осьминогов изменяют свой цвет в зависимости от фона. Поставил банку на песчаное дно аквариума — и они сделались бледными; поставил на шахматную доску — и они покрылись темными пятнами, почти в рисунок шахматной доски… И никому из телезрителей было невдомек, что герои программы отдали души морскому богу на высоте в тридцать тысяч футов над Ла-Маншем задолго до того, как передача пошла в эфир. Были и другие накладки. Например, когда Дэвид Беллами демонстрировал прочность скорлупы страусовых яиц, показывая, что они могут выдержать и вес человека; но это уже другая история.
Когда после развода с Шелой я переехал в Сюррей, то начал сотрудничать в передаче «Волшебный мир зверей», которую готовила секция естественной истории бристольского отделения Би-би-си. Работая под началом режиссера Джорджа Инджера, который вскоре стал моим добрым другом, я пользовался гораздо большей свободой в подаче материала. Душой программы был Джонни Морри — необыкновенный миляга, безупречный профессионал, всегда в добром настроении, он был, как вы сами догадываетесь, блестящим природозащитником, обладающим широким опытом работы в зоопарках мира и глубокой любовью к живой природе. Добавим к сказанному, что он был превосходным музыкантом и певцом, а также
