Охотничьи угодья моего района слишком обширны, чтобы за ними можно было поддерживать постоянное наблюдение. Однако по различным признакам можно примерно определить, как идут дела. Появление хищных птиц, кружащихся в небе, всегда требует расследования. Это значит, что какой-то зверь погиб — возможно от естественной причины, а возможно и по вине браконьеров. Увидев стадо ориксов, газелей Томсона или жирафов, я останавливал машину и смотрел в бинокль. Если какое-либо животное отставало, я выяснял причину. Возможно, что оно пострадало от болезни, которая могла передаться остальным животным. Если, на мой взгляд, животное было серьезно больным, я убивал его и брал несколько проб крови, которые отсылал в Найроби на анализ.
В зависимости от времени года я менял маршруты объезда. В период дождей, когда трава бывает сочной, животные распределялись по всей территории заповедника. В это время невозможно очень внимательно следить за ними, поскольку тяжелый грузовик пройти не мог по жидкой грязи. Однако в такое время у меня не было особых причин для беспокойства, так как я знал, что если я не могу пробраться сам, то никакой другой грузовик также не сможет этого сделать. Поэтому браконьеры-европейцы фактически лишались возможности действовать. В то же время браконьеры из местных жителей тоже не могли причинить особого вреда, так как животные были настолько рассеяны по всей местности, что к ним трудно было подкрасться.
С окончанием периода дождей трава начинала подсыхать и животные постепенно сосредоточивались в определенных районах, где трава была достаточно обильной. Если за несколько недель до сухого времени года трава доходила до плеч маленьких газелей Томсона, то теперь она выщипывалась животными настолько чисто, что походила на подстриженный газон для игры в гольф. В этот период требовалась наибольшая бдительность, поскольку животные легко выделялись на траве и представляли собой хорошую цель.
Носороги, которые ранее свободно бродили по всему району заповедника, теперь имели тенденцию сосредоточиваться вблизи нескольких ям с застоявшейся грязью и водяных источников. Я старался внимательно следить за этими ямами с грязью и часто проверял, не появятся ли там следы зверей или людей.
Примерно к одиннадцати часам я возвращался в Макинду. Часто случалось, что в ожидании моего прихода на крыльце дома сидели двое или трое закутанных в одеяла местных жителей. Кое-кто из них был болен и нуждался в помощи. Иные приходили с жалобами на то, что носорог из заповедника опустошал шамбы.
После обеда мы с Хильдой отдыхали, пока не спадал палящий зной. По вечерам я расследовал жалобы местных жителей, пристреливал новые ружья, устранял мелкие неисправности в грузовике или занимался другими бесчисленными делами, связанными со службой инспектора по охране дичи.
Часто меня одолевало чувство, будто основной моей обязанностью было вести постоянную борьбу против посягательств цивилизации. На берегах одного ручья в заповеднике росла замечательная роща эвкалиптов. Туда местные женщины частенько ходили за сухим валежником. Однажды пришло сообщение, что один концерн в Найроби подал прошение, чтобы ему разрешили вырубить эту рощу на лес. В связи с растущими потребностями жилищного строительства в Найроби необычайно возрос спрос на древесину. В своем докладе я указывал, что роща сохраняет берега ручья от осыпания, и если ее вырубить, в период дождей весь район окажется затопленным. Хотя на этот раз в прошении было отказано, я знал, что лесные концерны не остановятся на этой попытке. Надо сказать, что большая часть Кении уже навсегда разорена в силу хищнического разрушения естественных богатств.
Хильда частенько ездила в Найроби навещать наших мальчиков. Время от времени, но не часто, сопровождал ее и я. Наш домик в Найроби чрезвычайно красив и удобен. Хильда творила чудеса в части разведения цветников и устройства газонов. Но современный Найроби не по душе мне. Не люблю я ни шума, ни толпы. Там мне не по себе. Проведя в Найроби несколько дней, я не нахожу себе места и стремлюсь вернуться в Макинду. Поезд приходит в Макинду в 11 час. 30 минут ночи, но стоит мне подать сигнал электрическим фонарем из окна вагона, как через несколько минут на станционной платформе появляется Мулумбе и кое-кто из домашней прислуги, чтобы помочь мне донести багаж.
Время от времени в Макинду случались неприятности, но эти неприятности были понятны для меня, и я мог с ними справиться. Например, помимо Мулумбе, у меня был еще один опытный следопыт, представитель племени вакамба, по имени Мачока. Между этими двумя следопытами было сильное соперничество, и иногда оно выливалось в открытую неприязнь. Когда я однажды возвратился из поездки, сын Мачоки сказал мне, что в мое отсутствие отец его умер. Я спросил молодого человека, вызывал ли он врача.
— Нет, буана, — заявил юноша с горечью. — Мулумбе завидовал моему отцу и натравил колдуна, чтобы он околдовал его. И белый врач не мог бы спасти отца.
Племя вакамба — замечательный народ. Это племя одно из самых лучших охотничьих племен во всей Африке. В настоящее время местным жителям запрещено охотиться, поэтому одна из главных моих обязанностей в Макинду — предотвращать браконьерство со стороны местных жителей, в особенности в черте заповедника.
Стоило мне отлучиться из Макинду на несколько дней, как я обнаруживал признаки, указывающие на деятельность браконьеров. Во время объезда я обнаружил труп бабуина, убитого отравленной стрелой. Со зверя была снята шкура. Это показалось мне странным, поскольку шкура бабуина не представляет никакой ценности. Затем вдоль берегов речушек у источников воды я обнаружил множество ловко замаскированных засидок. Эти засидки, как правило, представляют собой небольшие гнезда, устроенные в зарослях колючих деревьев. В них едва может укрыться один человек, и обнаружить их очень трудно. Браконьер устраивался в засидке и сидел там, пока какое-либо животное не приходило на водопой. Пущенная точно в цель отравленная стрела сделает свое дело.
Однажды во второй половике дня, шагая вместе со следопытами по кустарниковым зарослям, мы натолкнулись на маленькую бому, какие обычно устраивают браконьеры во время привалов. До нас донеслись голоса местных жителей, сидевших в боме. Когда мы подошли, браконьеры услышали нас. В тот же миг все они вскочили на ноги, схватив луки с отравленными стрелами. Не растерявшись, один из моих следопытов крикнул:
— Этот человек сам браконьер, промышляющий слоновой костью. Он не инспектор по охране дичи!
Находчивость следопыта, возможно, спасла мне жизнь, так как охотники племени вакамба быстро и точно стреляют из своего оружия, и малейшая царапина ядовитой стрелы может кончиться смертью.
