Он снова проснулся. Искоса увидел краем глаза зажженный фонарь и усилием воли заставил себя прийти в сознание.
Нестерпимо болела правая рука — от локтя до кончика пальцев. Он попробовал приподнять ее и не смог. Тогда он откинул плащ и увидел свою руку — бледную, мертвую, в лиловых полосах. Не закрывая глаз, Суберкасо стал думать о том, что это могло означать: он припомнил, что его знобило, и на пальце еще не зарубцевалась ранка, а он босыми ногами стоял в зловонной грязи Ябебири. И тут он ясно и до конца осознал, что умирает.
Вокруг стало очень тихо, словно дождь и шум непогоды за окном и весь неумолчный ритм жизни внезапно оборвались, канули в вечность. И словно уже расставшись сам с собой, он из какой-то далекой страны увидел бунгало, а в нем двух детей, одиноких, голодных и беспомощных, покинутых богом и людьми. Страшная, несправедливая судьба ждала беззащитных детей.
Его детей…
Невероятным усилием воли он попробовал стряхнуть с себя этот кошмар, который преследовал его, час за часом, день за днем рисуя ему судьбу его горячо любимых малышей. Напрасно он думает об этом. В жизни действуют высшие силы, которые нам не подвластны… Все решает бог…
«Но им же нечего будет есть!» — надрывалось от крика сердце отца. Лежа здесь мертвым, он станет свидетелем трагедии, равной которой нет на свете.
Бледные утренние блики заиграли на стене, но снова отступили под напором мрака, пронизанного белыми точками, которые то отдалялись, то снова бешено кружились у него перед глазами… Ну, конечно! Конечно! Все это ему приснилось. Нельзя поддаваться подобным снам… Сейчас он встанет, он уже отдохнул…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Папочка!.. Папочка!.. Дорогой папуленька!..
— Сыночек…
— Ты сегодня не встанешь, папочка? Уже так поздно. Нам очень хочется есть, папочка!
— Маленький мой… Я еще полежу… А вы встаньте и съешьте печенье… Там в жестяной банке остались две штуки… Когда покушаете, подойдете ко мне.
— Папочка, а можно нам сейчас войти?
— Не надо, дорогой мой. Я приготовлю вам кофе, только попозже… Я вас позову.
Суберкасо услышал, как, поднимаясь, смеются и болтают дети. Затем все возраставший шум и отчаянный звон заглушили их голоса. Эти шум и звон шли из его мозга и бились ритмичными волнами о стенки черепа. Голова разрывалась от боли. Потом все стихло…
Он снова открыл глаза и с удивлением почувствовал, что голова, словно чужая, клонится набок. Шума больше не было, зато окружающие предметы то отступали, то приближались, и Суберкасо никак не мог определить, далеко ли до них на самом деле… Потом он почувствовал, что ловит воздух открытым ртом.
— Детки!.. Скорее… идите сюда…
Дети поспешили на его зов и остановились в приоткрытых дверях; но, увидев зажженный фонарь и лицо отца, молча шагнули вперед, широко раскрыв глаза.
Больной нашел в себе силы улыбнуться, однако при виде гримасы, исказившей его лицо, дети только шире раскрыли глаза.
— Детки, — сказал Суберкасо, когда они подошли к нему. — Слушайте внимательно, детки мои, ведь вы уже большие и все понимаете… Я умираю, детки… Но вы не огорчайтесь… Вы скоро станете взрослыми и будете хорошими, честными людьми… И вы тогда вспомните о своем папочке… Постарайтесь понять, что я говорю, дорогие мои малыши… Я скоро умру, и у вас больше не будет отца… Вы останетесь совсем одни в этом доме. Но вы не пугайтесь… и ничего не бойтесь… А теперь прощайте, мои маленькие… Поцелуйте меня… Ты, сыночек, и ты, девочка… Только потихоньку… Поцелуйте… своего папочку…
Дети вышли, так и не прикрыв двери. У себя в комнате они остановились и стали глядеть, как за окном моросит дождь. Они стояли, не шевелясь. Только у девчушки, которая догадывалась о том, что произошло, время от времени кривилось лицо, а ее братик, который ничего не понял, рассеянно скреб ногтем дверную скобу.
Оба боялись зашуметь невзначай.
Из соседней комнаты тоже не доносилось ни звука. Там уже три часа, одетый и обутый, под непромокаемым плащом, лежал при свете фонаря их мертвый отец.
Мебель из розового дерева так и не появилась бы в доме мистера Холла, не случись эта история с граммофоном.
Проезжая однажды вечером мимо конторы «Эрба Компани», Кандию увидел в раскрытую настежь дверь, что мистер Холл хлопочет возле какой-то диковинной машины.
Как всякий индеец, Кандию ничем не выдал своего удивления и, придержав лошадь, переступившую полоску света, посмотрел совсем в другую сторону. Но разве индейцу перехитрить англичанина! Ни изрядная порция виски, ни жара, которая в тот душный вечер была особенно невыносима, не лишили мистера Холла ясности мысли. Заметив индейца, он даже не поднял головы от граммофона. Озадаченный Кандию, несколько помешкав, подъехал к дому и остановился возле двери.
— Добрый вечер, хозяин!.. До чего хороша музыка!
— Хороша… — процедил мистер Холл.
— Хороша… — повторил Кандию. — И как громко играет!
— Громко, — согласился мистер Холл, словно замечания гостя были не лишены глубины.
Кандию как зачарованный слушал музыку.
— А дорого это стоит, хозяин?
— Стоит?.. О чем ты?
— Да этот… говорильник… парни, которые поют?
Мутный, невыразительный и тяжелый взгляд мистера Холла сразу прояснился. В кассире «Эрба Компани» проснулся делец.
— Еще бы, конечно, дорого… А ты что — купить думаешь?
— Если б ты захотел продать… — вырвалось у Кандию, хотя он был убежден, что ему не купить такой вещи.
По дребезжащей пластинке прыгала игла…
Мистер Холл тяжело, в упор смотрел на смущенного индейца.
— Дешево продам… За пятьдесят песо!
Кандию замотал головой, простодушно улыбаясь то машине, то ее владельцу.
— Много денег! Не могу.
— А сколько дашь?
Индеец только улыбнулся в ответ.
— Где ты живешь? — наступал мистер Холл, решив во что бы то ни стало всучить индейцу граммофон.
— В порту.
— А-а… Да я ж знаю тебя, знаю… Ты Кандию?
— Да.
— Значит, это ты бревна вылавливаешь?
— Иногда случается, если бревнышко без хозяина…
— Хочешь, продам за бревна? Три распиленных бревна. Доставка моя. Идет?
Кандию по-прежнему улыбался.
— У меня сейчас ничего нет… А что эта машина… очень хитрая штука?
— Да нет, ерунда! Повернуть тут, а потом там. Я тебя научу. Когда будут бревна?
— Как знать… Скоро вот поднимается вода… А какое тебе нужно дерево, хозяин?
— Розовое… Идет?
— Гм!.. Такое дерево сплавляют очень редко, разве что в самое большое половодье… А ты понимаешь в этом толк, хозяин. Замечательный товар!
