пороге обезьянника и наблюдали за его обитателями. Большинство из них с нетерпением ожидали, когда откроют дверь и они смогут ринуться на лужайку. Еще бы! Впереди целый день: хочешь — затевай шумные игры с приятелями, хочешь — решай домашние споры, хочешь — ищи в траве семена и жуков, ну и, конечно, размышляй над тем, как бы слинять в окрестные леса, принадлежащие ее величеству королеве Англии. Когда парк был во владении семьи Билли Смарта, павианы организовали побег следующим образом: посылали одного отвлекать внимание злющей немецкой овчарки, бегавшей у ворот на длинном поводке, и, пока тот дразнил собаку, доводя ее до белого каления, остальные, карабкаясь друг дружке на спину, делали обезьяньи «пирамиды» и перескакивали через электрифицированную проволоку. Вырвавшись, они цеплялись за шасси проезжавших автомобилей и укатывали «зайцами».
Вообще же виндзорские павианы того времени были классными автомеханиками — им ничего не стоило ловкими движениями твердых мускулистых пальцев вырвать резиновую прокладку ветрового стекла, так что последнее выпадало и разлеталось вдребезги; каждый сезон они натаскивали такое количество автодеталей — в основном антенн, колпаков и стеклоочистителей, — что хватило бы на целую автомастерскую. Эти собирательские замашки обезьян не укрылись от глаз грифов, обитавших вместе с ними в старом обезьяннике. Когда пернатые видели, что приматам эти игрушки надоели, они подбирали утащенные ими антенны и «дворники» и использовали в качестве материала для строительства гнезд.
Видимо, это очень забавно — быть павианом. И в это горестное утро обитатели обезьянника выглядели оптимистичными и нетерпеливыми — за исключением немногих, которые как будто были не в духе. Мы отловили их и тщательно осмотрели. Никаких симптомов, кроме слабости, вызванной усталостью. Когда обезьяны были выпущены на лужайку, они предпочли остаться в помещении, точно гуляки в гостинице после ночных шатаний по городу, но вожаки стаи не позволили им этого, хватая за руки или выволакивая за плечи.
Солнце уже нещадно палило; стояла макушка жаркого лета 1989 года. И вот на наших глазах веселые павианы, еще мгновение назад полные радости жизни, начинали слабеть и падали в траву, как будто вся их энергия испарялась под лучами солнца.
— Пойдем, сделаем вскрытие умерших ночью, — сказал я Джону. — Может, удастся понять, что нам с этим делать. Итак, шесть погибших и столько же больных — значит, коварная эпидемия чего-то такого, чему нас двадцать лет назад учили в Королевском колледже по курсу «болезни приматов».
Трупы умерших павианов уже дожидались нас в прозекторской. Натянув перчатки и запасаясь значительным количеством йодина для дезинфекции, мы стали друг против друга с разных концов стола и начали вскрытие. Джон защитил свою докторскую диссертацию по человеческим опухолям в госпитале Чаринг-Кросс и, проработав с нами год в Аравии, стал ветеринарным патологом в Лондонском зоопарке. Я занимался человеческой патологией после выпуска в 1956 году. Оба мы по-прежнему тонко чувствуем эту науку — современный ученый вариант старинного римского прорицательства, гадания на внутренностях животных. Результаты вскрытия всех шести трупов оказались одинаковы: полные желудки, никаких видимых признаков болезни. Но — как это говаривал Шерлок Холмс в любопытном ночном эпизоде с собакой? — отсутствие свидетельства есть свидетельство само по себе. Мы заподозрили солнечный удар либо острую септикемию — отравление крови, вызванное микробами, приводящими к быстрой смерти. Мы взяли пробы содержимого желудков, крови, мускулов и важнейших органов для лабораторного анализа, а затем, тщательно отмывшись, вернулись на лужайку.
— Возможно, действительно злоумышленное отравление, — сказал Джон, — но чем и как, понять трудно.
Я рассказал ему о множестве подобных случаев, с которыми мне приходилось разбираться, в том числе целой эпидемии таких инцидентов, вспыхнувшей в Честерском зоопарке, — тогда сильное подозрение пало на одного из его работников.
— Большинство моих случаев приходится на отравления тем или иным видом барбитуратов, часто снотворными пилюлями, — сказал я. — По крайней мере, смерть от лекарств безболезненна. Совсем не такой конец ждал дельфина в Рио-Леоне, в Испании, которому кто-то кинул селедку со спрятанным в ней кристаллом сульфата меди размером с орешек!
Когда мы вернулись на лужайку, скончались еще два павиана, а восемь других растянулись на земле. И вновь признаки те же. Ничего драматичного с виду. Ни рвоты, ни поноса, ни крови, ни боли, ни лихорадки. Только слабость, быстро переходящая в смерть. Мы особенно пристально вгляделись в их морды. Нет, зрачки не сужены до размеров острия булавки. Но нет и сильного расширения, как от передозировки барбитурата. Только слюна на губах. Мы взяли пробу на наличие яда, хотя что-то подсказывало мне, что это — не случай умышленного отравления.
— Они испытывают затруднение при глотании, — сказал Джон, показывая на нитку слюны.
— Я никогда не наблюдал такого у приматов, — ответил я. — Но чем больше я гляжу на этих несчастных, тем больше подозреваю ботулизм.
— И я про то же, — сказал Джон, энергично кивнув. — Жаркая погода. Вскрытия ничего не показывают. Никаких признаков гастроэнтерита, который мог бы быть вызван сальмонеллой или чем-нибудь подобным.
— В таком случае, сейчас же займемся поиском источника!
Ботулизм — одна из самых смертоносных форм пищевого отравления. Хотя он вызывается бактерией, размножающейся в гниющем органическом материале главным образом животного происхождения, это не инфекция, а интоксикация. Сам микроб вездесущ; при высокой температуре и сырости, плюс подходящая разлагающаяся пища, он начинает выделять химический яд, один из самых сильных известных науке. Этот самый яд сохраняется даже в том случае, когда бактерии гибнут, он и вызывает быстрый летальный исход путем паралича моторных нервов организма. Заболевания у людей встречаются нечасто, как правило, в результате употребления в пищу зараженных мясных или рыбных паштетов. А вот недавний нашумевший случай в Англии был вызван… ореховым йогуртом…
В периоды засухи, когда в реках и прудах падает уровень воды, а содержание растворенного в ней кислорода резко снижается, птицы могут склевывать личинки, которые, размножившись в мертвой рыбе и других умерших водных обитателях, сами поднабрались токсинов; а поскольку яд растворим в воде, он равным образом может заражать водные источники. Результатом недавних жарких летних периодов в Британии стала гибель дичи и лебедей в Норфолк-Броудс и Королевских парках в Лондоне. Мой опыт в сфере ботулизма ограничивался случаями, когда приходилось вскрывать умерших птиц, а Эндрю однажды выпало иметь дело с цирковыми львами, отравившимися зараженными цыплятами.
Не будучи экспертом по ботулизму, я тем не менее был в достаточной степени убежден, что им-то, скорее всего, и объясняется смерть павианов. Для доказательства я снарядил курьеров с образцами в ряд лабораторий из тех, что готовы работать с материалами, взятыми от приматов. (Многие лаборатории, в том числе
