государственные, боятся даже касаться материалов, взятых от обезьян, из страха перед каким-нибудь новым, возможно, смертельным вирусом, как, например, лихорадка Ласса или «вирус В», вышедших из африканских лесов в недавние годы.) На случай, если вдруг окажусь не прав, я также послал образцы в лабораторию, занимавшуюся ядами.
Мы с куратором Полом обошли занятую обезьянами территорию в поисках остатков пищи, которую обезьяны могли съесть накануне. Их обычная диета включала овощи, фрукты, хлеб, сухой рис и злаки. Иногда доппаек в виде мясных кушаний из соседнего кафе — то, что не съедалось за день, отсылалось павианам. Я совершенно уверен, что зимой они регулярно лакомились говядиной или курятиной, приготовленными под деликатеснейшим и ароматнейшим соусом с морковкой и луком. Поискав по всей территории, мы нашли несколько поджаренных сосисок, остатки ветчины и рассыпанные крохи риса, смешанного с другими злаками.
— Конечно, — сказал я коллегам, — весьма возможно, что та еда, которая стала причиной трагедии, съедена павианами полностью и сохранилась только в наших пробирках в виде образцов, взятых из желудков. Достаточно жалких крох, чтобы произошла беда. Двух личинок, отравленных токсинами ботулизма, достаточно, чтобы отправить на тот свет дикую утку.
Сосиски, ветчина и зерна были помещены в особые пакеты и отосланы в лабораторию.
Теперь нашей главной задачей было лечение еще пока с виду здоровых павианов. Тех, кто уже выказывал симптомы болезни, уже вряд ли что могло спасти. Аппарат «искусственные легкие», используемый при лечении парализованных ботулизмом людей, не поможет нашим павианам. Антитоксина против ботулизма в этой стране купить невозможно, так что, когда Эндрю лечил цирковых львов, ему пришлось выписать это средство из США по лицензии, выданной Министерством сельского хозяйства. У нас и сейчас имелось некоторое количество того лекарства, хотя теоретически срок его годности давно истек.
Чехарда в законотворчестве, доставляющая столько наслаждения аппаратчикам из правительственной бюрократии, налагает строгие ограничения на использование врачами и ветеринарами лекарственных средств, получаемых из-за границы: даже если они получены по всем правилам, по лицензии, они должны, по мнению министерских чиновников в серых костюмах, использоваться только для лечения видов, упомянутых в лицензии. Мало что зная и мало желая знать о павианах и прочих несельскохозяйственных, «непродуктивных» животных, эти функционеры все же ведают о том, что павиан — это не лев. Когда я доложил чиновнику из Министерства сельского хозяйства о подозрении на ботулизм и вскользь сказал, что намереваюсь использовать для лечения небольшой запас американского антитоксина, который еще сохранился у нас, начался странный разговор.
— Вы не имеете права делать это без лицензии, — сказал чиновник.
— Павианы умирают. Сначала я попробую лечить им больных, а затем дать его тем, кто еще не подает признаков заболевания.
— Вам потребуется модификация лицензии.
— Но сегодня же суббота! Они умирают, вы слышите?!
— Мы сможем вам выдать модификацию в понедельник.
— Но мне она очень нужна!
— Лицензия была выдана только для лечения львов, проведенного вашим партнером.
— Но это чрезвычайный случай! Это живые животные, а не статистические данные для министерства! Я отвечаю за них. Я хочу использовать антитоксин немедленно.
— Не шумите так, доктор Тэйлор. Я уверен, что в понедельник все утрясется. Использование лекарства для лечения видов, не указанных в лицензии, влечет за собой судебное преследование.
— Ну и пожалуйста, подавайте в суд. Я начну лечение через пять минут.
Мы использовали антитоксин, но, хотя он и замедлил течение болезни, павианы по-прежнему гибли. Я заволновался, правильно ли поставлен диагноз.
— Лечение ботулизма у животных нередко совершенно безнадежное дело, — сказал Джон, когда я поделился с ним своими сомнениями. — А может быть, просто антитоксин утратил силу.
К понедельнику умерло двадцать павианов, симптомы выказывали еще многие. Ко вторнику число умерших достигло тридцати пяти, но новых случаев не возникало. Среда подвела скорбный итог — сорок два. Больше смертных случаев и новых заболеваний не возникало. В среду утром, когда мы собирались сесть за завтрак, раздался телефонный звонок. Звонили из одной лаборатории, куда я послал пробы на анализ.
— Кровь павианов полна токсинов ботулизма, — сказал микробиолог, проводивший анализ. — Она убивала белых мышей в считанные минуты. Разумеется, токсины обнаружены и в пробах, взятых из желудков. Контрольные пробы на мышах показали, что это ботулизм типа С. Новостей о потенциальном источнике по-прежнему нет. Мы по-прежнему стараемся вырастить микробы во всех пробах, которые вы нам прислали.
Сообщение о том, что природа эпидемии точно выяснена, принесло мне некоторое облегчение, но животных было не вернуть. За пять дней болезни почти половина виндзорской колонии павианов, наиболее крупной в Британии, отправилась в печи крематория. Это была самая массовая потеря за всю историю моей работы с экзотическими животными.
К концу недели из лаборатории пришел ответ, что ботулизм обнаружен в пробах ветчины, присланных нами на анализ. Мы удивились: как же так, ведь ветчина в этом кафе всегда была высочайшего качества! Проверка подтвердила, что заведение и впрямь отвечает всем требованиям гигиены, а подаваемая в нем ветчина не содержала какого-либо бактериального заражения. Но я стал допытываться, что же происходит с избыточным мясом, когда его возвращают на кухню для отсылки павианам. Последний камешек головоломки встал на место, когда выяснилось, что за день до того, как началась трагедия, кто-то совершил чудовищную ошибку: павианам дали ветчину, которая пролежала, в противоположность нормальным строгим процедурам, три-четыре дня на жаре в запечатанных черных пластиковых мешках. Бактерии ботулизма, содержащиеся в частичках земли, которые еще оставались в мешках, моментально размножились в теплых влажных условиях, питаясь ветчиной. За ошибку человека — сколь ни редки подобные случаи — пришлось заплатить страшную цену его не столь уж дальним родичам…
А вот за двадцать пять лет до этого, в зоопарке Белль-Вю, павианы оказались в центре события совершенно другого свойства. Это случилось, когда Мэтт Келли служил у нас управляющим. Однажды утром, когда я сидел за завтраком, он позвонил мне — по голосу я понял, что он в состоянии крайнего раздражения.
— Представляешь, мой офис оккупирован… Оккупирован целой стаей… Стаей женщин! — прохрипел он. — Они… сидят в моей комнате… Как приклеенные… Заговорили меня… совсем! Крыть нечем!
М-да, видать, дело и впрямь приняло серьезный оборот, раз такой красноречивый ирландец, чей слог очарует кого угодно, хоть двуногого, хоть четвероногого, остался без слов! Пока я ждал, когда он прокашляется и сможет продолжить, мое любопытство разгоралось с новой силой.
— Эти… как их… леди… пришли с жалобой! — По голосу Мэтта я понял, что он чуть не плюется в телефонную трубку. — Да что там, с целым вагоном жалоб!
— Насчет чего, Мэтт? — спросил я.
— И не говори! Насчет павианов.
