Вскоре мы догнали Кейо, хотя он с ночи шел без остановки. Его катер упорно пробивался вперед, но, загруженный по самый планшир, он делал от силы три узла в час против наших восемнадцати. Благоразумнее всего было бы пристроиться за ним на буксире и держаться ближе к пище, постели и своим камерам, но это еще больше замедлило бы его ход. Поэтому, презрев осторожность, не сулящую нам никаких дополнительных удобств, мы забрали у Кейо свои гамаки, суточный запас провизии, а также камеру на случай возможных съемок и продолжили самостоятельную бодрящую скачку по волнам.
Река стала более извилистой. Скорость благотворно сказалась на нашем настроении, и, лихо проходя поворот за поворотом, мы с удовольствием наблюдали, как волны веером разбегаются за кормой и теряются в прибрежных зарослях.
Чем выше забирались мы по реке, тем величественнее становился лес вокруг нас. Мы неслись теперь меж высоких стен, за которыми возвышалась цитадель настоящих лесных гигантов. Именно за ними устремлялся человек в эти необжитые края. Шум мотора распугивал птиц. То тут, то там мелькали туканы с гротескными клювами, ярко-красные ара, всегда державшиеся парами, стайки синелобых амазонов. Чаще других птиц мы видели черных с алым надхвостьем тоди-тиранов, которые с пронзительными криками вились у своих булавовидных гнезд, свисавших над водой.
Немного погодя птицы перестали попадаться, и лес опять стал казаться сумрачным и недоброжелательным. Брызги за кормой сверкали в лучах солнца всеми цветами радуги, мы проносились вдоль прибрежных зарослей совсем близко от глухой зеленой стены, и казалось, будто невидимая граница разделяет два мира: яркий радостный — реки и темный мрачный — леса. Такое же чувство возникает, когда из теплой светлой комнаты смотришь сквозь хрупкое стекло наружу, где царит сырой холодный сумрак. Я знал, что, если мотор вдруг откажет, если мы налетим на затопленный ствол и получим пробоину, если грозные тучи на горизонте разразятся бурей, нам не избежать серьезных, по-настоящему опасных испытаний, и я не переставал мысленно возвращаться к нашей каюте на «Касселе», где мы могли бы сейчас безмятежно наслаждаться комфортом.
На закате мы подошли к устью Куругуати и решили дождаться здесь Кейо. На мысу, очищенном от кустарника, стояла убогая хижина, которой иногда пользовались лесорубы. Повсюду валялись обрывки ржавой проволоки и пустые канистры из-под горючего, земля вокруг была обезображена пятнами масла и бензина. У хижины слонялся сопливый мальчишка-индеец, угрюмо наблюдавший за нашими попытками приспособить ржавые канистры под опоры для гамаков.
Ночью послышалось ровное пыхтение катера Кейо. Не останавливаясь, он свернул на Куругуати, и мы крикнули, что догоним его утром.
На рассвете мы быстро собрались и поплыли дальше. За штурвал сел Сэнди. Он вел лодку на сумасшедшей скорости, и мне это не нравилось. Надвинув шляпу до бровей, он с невозмутимым видом вертел штурвал и так резко бросал лодку на поворотах, что она едва не зачерпывала воду. Я полулежал на корме, закрыв глаза, и сердце у меня ныло от предчувствий.
Внезапно я услышал предупредительный крик Сэнди. В тот же миг страшно затрещали ветки, что-то отвратительно заскрипело, и от резкого толчка я упал на дно лодки. Мы остановились. Нос лодки уткнулся в берег, а сама она угрожающе раскачивалась на поднятой волне. Лопнул рулевой привод, когда Сэнди, желая на полном ходу вписаться в особенно крутой поворот, слишком резко крутанул штурвал.
Из-за тесноты починкой мог заняться только один человек, и им оказался я. Без пассатижей срастить размочаленные концы провода было невозможно, оставалось только связать их узлом. Я работал быстро, ибо занятие это доставляло мне мало удовольствия. Чтобы прикрепить провод к колонке управления, мне пришлось лечь и уйти головой в крытый форпик лодки. Снаружи было отнюдь не прохладно, а здесь и вовсе как в пекле, и пот лил с меня потоками. Жилки провода кололи и резали руки, я весь измазался бензином и маслом. Вдобавок ко всему на нас накинулись полчища злобных голодных комаров. Задыхаясь в смрадном форпике, с израненными руками и распухшим от укусов лицом, я не переставал думать о Кейо, который с каждым мгновением уходил от нас все дальше и дальше, увозя и наш паек, и нашу технику. Мы попали именно в такую переделку, какой я больше всего страшился.
Только через час мы снова двинулись в путь, но теперь уже нам было не до лихачества. Хотя моя кустарная работа дала на удивление хороший результат, опасность повторного обрыва все же оставалась. Через некоторое время мы нагнали Кейо и снова обошли его. Я вздохнул с облегчением. Теперь, если с нашим приводом что-нибудь и случится, мучиться не придется — нужно будет только дождаться Кейо.
В полдень гнетущая предгрозовая атмосфера последних дней разрядилась оглушительными ударами грома, и тяжелые капли дождя побежали рябью по поверхности реки. Атмосферные явления, по-видимому, повлияли на мотор: он заглох. Мы отчаянно дергали шнур стартера, и двигатель, наконец, завелся в тот момент, когда ненастье разразилось в полную силу.
Следующие часы я до сих пор вспоминаю с содроганием. Дождь лил стеной. Мотор глох все чаще, но мы не решались заглянуть внутрь, опасаясь, что он может замолкнуть навсегда, если вода попадет на свечи. Стало ужасно холодно. Сэнди упрямо вел лодку вперед, я сидел рядом с ним, не сводя глаз с узла на приводе, а Чарльз лежал на корме, укрывшись дырявым брезентом, и был готов схватиться за стартер, как только мотор в очередной раз заглохнет. В начале нашего путешествия Чарльз решил отпускать бороду и, кроме того, обзавелся бейсбольной кепи с длинным козырьком, хотя ни Сэнди, ни я не считали, что она ему идет. Теперь при каждой нашей вынужденной остановке эта бородатая личность в кепи и с сигаретой в длинном мундштуке высовывала из-под брезента лицо, по которому струилась вода, и выразительно ругалась, выбирая, однако, выражения с большой осмотрительностью.
А дождь все лил и лил под вспышки молний и раскаты грома, но видимость улучшилась. Сэнди уверял, что теперь совсем близко до той хижины, которую мы наметили последней точкой нашего маршрута, и каждый раз, когда мы проходили очередной поворот, я с надеждой вглядывался в берег. Мотор барахлил без конца, и привод управления пришлось чинить еще два раза. День был на исходе, когда, выйдя на обширный плес, мы увидели впереди крошечный желтый огонек. В полной темноте мы пристали к крутому берегу и побежали наверх по узкой тропинке, превратившейся в настоящий водопад.
Свет шел от большого костра, разложенного на земляном полу в центре маленькой прямоугольной хижины без дверей. Вокруг огня сидели четверо: молодая женщина в брюках и блузке с длинными рукавами, черноволосый мужчина лет тридцати и двое индейских юношей с овальными лоснящимися лицами и миндалевидными глазами. Шум проливного дождя и завывание ветра заглушали все остальные звуки, и наше появление на пороге хижины было для ее обитателей полной неожиданностью.
