— Брысь, пичужка! — рыкнул Ларион, широко размахнулся и ударил Аниску в ухо. Аниска охнул и покатился по траве.
— Ах ты, падло, Аниску бить, совсем распоясался! — крикнул Андрей, метнулся на Лариона, коротким ударом сбил его с ног.
Вскочил Аниска, тоже бррсился на Лариона, помог Андрею скрутить драчуна. Связали поясами руки. Подошли к Софке, она лежала распростертая на траве. Лицо В крови, кофта изорвана, на груди синяки и царапины
— Ты тоже хороша, все видели, как Прокоп обстреливал тебя глазами. Счас от него? Ларион на грешном деле прихватил?
— Поди ты к черту, святоша! — выплюнула кровавую слюну, отвернулась — Чиста я! Чиста! Чище твоей Варьки! Ты не знаешь о ее грехе, я знаю. Палатки-то тонки, исповедалась она Ефиму, ненароком подслушала. Но молчала, не хотела тебе душу травить. Но ежли ты не веришь мне, то получай!.. Господи, уж прибрал бы ты меня, что ли! Житья нет. Каждую ночь щиплет, толкает под бока… А Прошка любит, он бы так не сделал. Да только… Пошли вон, собаки! А Варьку спроси, что и как было! — кричала Софка, давилась плачем.
Андрей и Аниска подняли Софку и повели в палатку. А тут сбежался народ, опросы, расспросы. Андрей остановил крики, сказал:
— Отстаньте, баба побита, а за что к про что, в этом счас разберемся.
Подошли мужики и большак.
— Что случилось, Андрей? Пошто Ларька связанный валяется? — спросил Феодосий.
— Софку бил, отняли, связали, — хмуро ответил Андрей.
— Его баба, может бить, может миловать, — сказал Феодосий.
— Но он бил ее смертным боем, — вставил Аниска — А потом, паря, ежли бы Ларька был бы сам чист, може, было бы дозволительно бить бабу, а он сам грязен и порочен. За работой мы не видим, как он тута прелюбодействует. Ларька плохой мужик. Давно приметил.
— Развязать; не прознавши дело, нечего обижать мужика, — заступался Феодосий — Этак вы скоро каждого почнете скручивать, коли бабу кто поколотит? Развязать!
— Ну, Андрей, такого заступничества я тебе не прощу. Знаю, пошто заступился за бабу. С Перми у вас еще были шашни, — заговорил, поднимаясь, Ларион — Навеки враги. Я тебе уступил полюбовно Варьку, а ты мне моим же салом и по мусалам. А Софку пусть забирает Прокоп, она мне уже не нужна. А нет, то я ее убью! — прорычал Ларион.
Прибежали с поста матросы. Встали перед плотной стенкой мужиков.
— Ну, Прокоп, пошто ты замужнюю бабу совратил? — Насупился Феодосий — Ответствуй! —
— Греха не было, могу евангелие и крест поцеловать — не было. Люба мне Софка, а что с того? Не изменила она Лариону. Не изменила! Зряшно бита. Это Ларион ей на сто рядов изменил. Зови свою дочь, большак, да спроси ее, кдк она с Ларионом бегала в сопку кедровые шишки искать? Спроси, спроси! Тогда и суд будет праведен!
— Надо еще спросить с Ларьки, пошто он досе не назвал Софку своей женой? Ить живут без божьего благословения, — подалась вперед Марфа.
— А пото, что досе детей нет. Для ча мне пустая баба? Пусть ее забирает Прошка. Больше она мне без надобности! — кричал Ларион.
— Щедр, с чего бы это? А ну сюда Гальку? Ну-ка, дочка, отвечай всенародно, каки твои дела с Ларионом? — гремел Феодосий.
— А что, и отвечу, — гордо вскинула Галька голову — Люб мне Ларька, брюхатая я от него. И что?
Феодосий побледнел. Сжал кулаки, сейчас бросится на Гальку. Сомнет, за наглость, за заносчивость, за непочтение к отцу. Галька и верно не любила отца. Да и мать тоже. Похоже, она только себя и любила. Выла не однажды порота, но от порки делалась еще злее.
— Бей, тятя, не зашибить бы тебе в утробе дитя, — кривилась в злой усмешке Галька — Мало раньше бил, так счас еще хочешь кулаки почесать.
— Уйди, стерва! Брысь, сволото!
Гальку как ветром сдуло. Феодосий повернулся к Лариону.
— Объявился еще один зятек. Ладное дело! — цедил сквозь зубы большак — Твоя взяла. Софка неродиха, а Гальке уже сделал живот. Тем и спасен, не то смял бы, как куренка, растоптал бы, ако жабу. Брысь и ты с глаз моих, брандахлыст ты этакий!
Ларион не стал ждать, когда его еще раз погонят, вышел из толпы и ушел в тайгу.
— Ну, а ты, Прокоп, что думаешь делать с Софкой? Ответствуй нам!
— Ежли Софка пойдет за меня, то заберу.
— Ежли и не пойдет, то тоже надо забрать, — сказал Кустов.
— Добре. А ты, Лаврентий Кустов, долго ли будешь зряшно миловаться с Лушкой? Тожить будете блудить, пока живот на нос не попрет?
— Благословляйте, и мы хоть счас под венец.
— Иване, благословляй! — приказал большак.
— Благословлен, — буркнул в бороду Иван Воров.
— А ты, Викентий Чирков, долго ли будешь валандаться с Аганькой Плетеневой?
— Я что, я готов тожить хоть счас под венец, — заулыбался Викентий.
— Митяй, благословляй.
— Благословляю, — бросил Митяй.
— А теперича забирайте своих баб и всех на пост, чтобыть и духу ихнего здесь не было. Не хватало еще нам с вами сцепиться, — махнул рукой в сторону поста Феодосий — Где жить будут? Рубите для них светелки, и пусть они там и живут, — резко говорил большак — Все. Ни пива, ни аналоя не будет. Ефим, запиши, что повенчаны, и будя.
— Но ить они служивые, им нельзя жениться, — подалась вперед Яушка — Вам лишь бы нас выдать замуж, а там что будет, не подумали. Со мной уже было такое.
— Ладно, служба не вечна. Давно ходит слых, что уменьшат им срок службы. Авось вам и повезет. Пошли вон с глаз наших! Никто вас не гнал любиться со служивыми. Тьфу! — плюнул под ноги Феодосий и поспешно ушел в палатку.
Долго шумел лагерь пермяцкий, всяк по-своему обсуждал и драку и скорое благословение. Одни ругали Ларьку, мол, наблудил живот девке, другие были за Ларьку: сколько живут, а детей нет. А какой мужик согласится жить с такой бабой, коя детей не рожает. Каждому после себя хочется оставить семя. А "Софка пуста, как бочка из-под капусты.
— Будь по-другому, то Феодосий бы так просто не простил Ларьке.
— Матросики тоже хороши, девок водят, а о женитьбе ни слова.
— Им не приказано жениться. А бабу тожить надо…
— Только и делов большаку, что наши блудные дела разбирать.
— На то он и большак…
А большак сидел в палатке и тягостно думал: "Велика ли община, а сколько забот и хлопот с ней. Что ни голова, то свое Беловодье. Каждого рассуди, каждого вразуми. Нет, что ни говори, а не может мужик прожить без розог и без наказаний. Значит, надо пороть, и пороть. А то все погрязнут в блуде, воровстве, стяжательстве. Без узды мужику нельзя… Тогда как же люди жили бы в Беловодье? М-да…"
Тяжко было и на душе у Андрея. Почему такое сказала Софка? Ведь зря она не сказала бы? Значит, что-то было у Вари? А что?
