У рабочего катера «Макаи-Рейндж», двадцатиметрового «Холокаи», был острый нос, и на приличной скорости он поднимал недурную носовую волну. Леле и Авакеа обожали кататься на ней и завели обычай провожать «Холокаи» метров на двести-триста от пирса, а когда катер возвращался, они встречали его и провожали до причала. В это время велись длительные исследования с погружением «Эгира» на шестидесятиметровую глубину километрах в двух от берега. «Холокаи» отправлялся туда ежедневно, и вскоре Леле и Авакеа уже провожали его до места работы и оставались там весь день.
Рядом не было ни дрессировщика, чтобы приглядывать за ними, ни ведра с рыбой или сигнального аппарата, чтобы заманивать их домой, а они были вместе и предположительно не имели причин бояться океанских просторов. И тем не менее они каждый вечер возвращались к пирсу и прыгали к себе в загон. А чего еще можно требовать от домашних животных?
Леле уже несколько месяцев жил возле пирса «Макаи-Рейндж», пользуясь полной свободой, и несколько недель эту жизнь с ним разделяла Авакеа. А потом в один прекрасный день, когда они болтались возле места работ в открытом море, туда подошел военный катер, носовая волна которого была еще более соблазнительной, чем носовая волна «Холокаи». Когда катер ушел, Леле и Авакеа отправились с ним. Они сопровождали катер километров пятнадцать, а затем исчезли. Пытались ли они вернуться назад и заблудились или же просто решили навсегда вернуться в море, так и осталось неизвестным. Меток на них не было – официально я не имела к ним никакого отношения и не могла решать, метить их или нет. Однако, с моей точки зрения, этот не входивший ни в какие программы эксперимент увенчался полным успехом. На протяжении поразительно долгого времени Леле и Авакеа добровольно оставались с людьми.
Я не знаю, как можно наилучшим образом использовать одомашненного дельфина. Вероятно, это станет ясно, когда люди начнут разводить рыбу в ее родных просторах. Наша же работа в открытом море убедила нас в одном: если людям потребуется помощь дельфинов, дельфины способны и готовы служить им.
После пяти лет, почти полностью отданных работе с дельфинами, я стала замечать, что она мало-помалу превращается в рутину. Никаких интересных новых идей для серьезных научных исследований у меня больше не появлялось. Дрессировщики лучше меня знали, как готовить и вести представления. Ингрид очень хорошо заботилась о животных и руководила сотрудниками. А я больше не получала никакого удовольствия от того, что научила еще одного дельфина есть, еще одну «гавайскую девушку» прыгать, изящно вытянув ноги, еще одного рассказчика правильно говорить в микрофон. Я чувствовала, что пришла пора заняться чем-то другим.
Около двух лет я изучала планирование зрелищ, развивала новые идеи для Парка, писала сценарии фильмов для всех многочисленных предприятий Тэпа, а также была их режиссером и монтажером (выяснилось, что съемка фильмов, как и дрессировка дельфинов, – занятие, в котором опыт полезен, но и отсутствие его имеет свои преимущества).
Парк «Жизнь моря» полностью себя окупал. Океанический институт разрастался. «Макаи-Рейндж», по-видимому, преуспевала. Тэп и первое правление Парка чрезвычайно расширили деловые интересы компании. Боб Хауз, директор-распорядитель Парка, теперь, кроме того, возглавлял внутреннюю авиалинию, обслуживавшую Гавайские острова. Том Морриш, коммерческий директор, создал на острове Мауи восхитительную туристскую железнодорожную ветку «Лахаина, Каанапали, Пасифик». Они вместе с Тэпом организовали группу вкладчиков, которая приобрела на острове Мауи «Ранчо Хана» – внушительное хозяйство с девятью тысячами голов крупного рогатого скота. На земле ранчо они открыли отель «Хана-Мауи», небольшой роскошный дом отдыха, который казался мне совершенным раем для тех, кто любит загородные развлечения в сочетании с городскими удобствами. Институт вел работы по всем Гавайским островам и отправлял «Уэстуорд» в экспедиции на юг Тихого океана.
Для жен и детей все это было источником огромного удовольствия. Лето я проводила с детьми на Мауи. Подрастая, мальчики начали работать на ранчо, и я тоже провела несколько счастливейших дней моей жизни, скача по зеленым холмам «Ранчо Хана» и пытаясь помочь ковбоям собирать скот. Мы отправлялись в плаванье на «Уэстуорде» и летали по делам компании на Самоа, Фиджи, острова Кука, в Австралию и чаще всего на материк.
В ранний период существования Парка Тэп провел два интересных, но выматывающих года, заседая в сенате штата. Затем он стал членом президентской комиссии по вопросам, связанным с океаном. Я каждую зиму отправлялась в лекционные турне, выступала в женских клубах и колледжах, показывала фильмы о дельфинах и рассказывала о проблемах, связанных с океаном. Мы построили просторный дом с плавательным бассейном, рассчитанным на то, чтобы демонстрировать дельфинов прямо в гостиной. Наполнялся этот бассейн пресной водой, а потому оставлять в нем морских дельфинов надолго было нельзя – через двое суток их кожа покрылась бы болячками и начала бы шелушиться. Раза два, когда у нас были гости, мы действительно пускали туда дельфинов. Первому обстановка не понравилась, и он дулся, лежа на дне, зато другой чувствовал себя прекрасно, братался со всеми и каждым и прямо-таки клянчил чего-нибудь покрепче.
В 1971 году я официально ушла из Парка, сложив с себя все многочисленные и разнообразные обязанности, которые выполняла там и в Океаническом институте и за которые получала жалованье – писание отчетов, разработку предложений для научных программ, составление смет и так далее и тому подобное. «Вот и хорошо! – сказала моя дочка Гейл, когда я сообщила ей, что ушла с работы. – Значит, теперь ты попробуешь быть настоящей матерью?»
И в том же 1971 году начались неприятности. Возникли финансовые трудности как у Парка, так и у связанных с ним компаний. Акционеры взбунтовались, и в конце концов произошло несколько дворцовых переворотов. Парк «Жизнь моря» перешел к другой акционерной компании. «Макаи-Рейндж» свернула свои операции, поскольку для существования ей необходимы были правительственные заказы на ведение исследований океана, а их финансирование практически прекратилось с приходом к власти правительства Никсона. Океанический институт потерпел что-то вроде банкротства. Железная дорога стала убыточной. Она, «Ранчо Хана» и «Гавайская королевская авиалиния» вновь распались. Тэп потерял не только контроль над всем предприятием, но и свои оплачиваемые посты и места в правлениях почти каждой из компаний.
