Чарлз Робертс - Последняя охота Серой Рыси

Первым его ощущением, после того как он прочистил себе глаза и рот, было то, что он не мог поднять левую руку; вторым — что он, по-видимому, попал из огня да в полымя. В отчаянии, плотно сжав зубы, он вытащил из-за пояса свой длинный охотничий нож и, поднявшись на колено, решил с честью выйти из предстоящего ему решительного боя. На ветке, почти над его головой, менее чем в шести футах от него, прилегла, готовая к прыжку, самая огромная пума, какую ему приходилось видеть. Когда он очутился лицом к лицу перед новой смертельной опасностью, мысли его прояснились, и с новой силой напряглись все его нервы и мускулы. Положение его было безнадежно, он знал это, но сердце его отказывалось верить этому. Вдруг, к изумлению своему, он заметил, что пума смотрела вовсе не на него, а куда-то далеко, через его голову. Он последовал глазами за ее взглядом, и сердце его снова упало: на этот раз все надежды рушились окончательно. С откоса быстро спускался медведь. Из его открытой воспаленной пасти текла слюна.

Чувствуя себя, как крыса в западне, охотник пытался проскользнуть к дереву, надеясь в своем отчаянии найти какое-нибудь место, которое дало бы ему преимущество перед противником и позволило бы ему нанести врагу, умирая, два-три хороших удара. Но в тот миг, когда он пошевелился, медведь кубарем скатился вниз. Охотник отскочил в сторону и, подняв нож, повернулся своей беспомощной левой рукой к стволу дерева. Но в то же мгновение, — о, чудо! — длинное рыжее тело пумы бесшумно бросилось вперед и кинулось на огромную бурую тушу.

Человеку показалось, что все подземные стихии разом пришли в движение и стали неистовствовать. Воздух был полон криками, воплями, рычаньем и громким ревом. Помяты были все кусты кругом. То медведь оказывался наверху, то пума. Они кубарем катались по земле, и в течение нескольких мгновений пораженный охотник не двигался с места. Наконец он пришел в себя. Он видел, что пума по какой-то непонятной причине пришла к нему на помощь. Но он понимал также, что гигантский медведь должен одержать верх. И вот, вместо того чтобы ускользнуть и предоставить пуму гибели, он подбежал, подождал удобного случая и погрузил свой нож по самую рукоятку в шею медведя, там, где она соединяется с черепом. Потом он отскочил в сторону.

Шум как-то странно замер. Туша огромного зверя медленно опустилась на землю безжизненной горой, пума все еще царапала и рвала тело острыми когтями своих задних лап. Минуту спустя она, очевидно, поняла, что одержала внезапную победу. Вся в крови, страшно помятая, но, по-видимому, все еще полная воли и силы к борьбе, она отпустила не сопротивлявшуюся более безжизненную гору и гордо осмотрелась кругом. Ее безумные глаза встретились с глазами охотника, и это был поистине страшный момент. Но огромное животное тотчас же отвернулось и, по-видимому, совершенно забыло о существовании человека. Оно легло на землю и принялось тщательно лизать свои раны. Полный изумления и снова почувствовав боль в сломанной руке, охотник незаметно скрылся.

Час или два спустя пума поднялась, сильно ослабевшая, прошла мимо тела своего павшего врага, не бросив на него ни одного взгляда, и вскарабкалась вверх к выступу скалы. Теперь ей нужен был приют, прохладное, темное убежище, где она могла бы быть в безопасности. Все выше и выше следовала она по извилистой узкой тропе и наконец достигла скалистой площадки перед мрачной пещерой. Она хорошо знала, что убила хозяина этой пещеры, и потому вошла в нее без колебания.

Здесь она укрывалась в течение двух дней, зализывала свои раны. Есть ей не хотелось, но два или три раза, чувствуя лихорадочный жар от ран, она выходила и спускалась по тропе к тому месту, где заметила холодный источник, бьющий из скалы. Ее здоровая кровь и чистый воздух высот способствовали быстрому заживлению ран, и она поправлялась. На заре третьего дня она внезапно почувствовала голод и, поняв, что ей надо поискать какую-нибудь мелкую дичь, так как с крупной ей еще не справиться, выползла из норы, как раз когда первый, робкий, нежный луч восходящего солнца скользнул в пещеру. Но прежде чем спуститься со скалы, она остановилась и, погрузившись в какие-то смутные воспоминания, устремила неподвижный взор сквозь прозрачную даль на вершины холмов, на одетые туманом серо-зеленые леса и сверкающую сталь водных пространств, к которым она наконец вернулась.

Этот белоголовый орел казался Джиму Хорнеру воплощением невысказанных дум горы и озера, дум величавой одинокой вершины с гранитным гребнем и глубокого одинокого озера у ее подошвы. Когда челнок его быстро мчался с последней буйной стремнины и, казалось, запасался дыханием, прежде чем двинуться дальше по тихой воде озера, Джим складывал весла и зорко всматривался ввысь. Окинув пронзительным взглядом своих дальнозорких серых глаз голубой свод неба, он искал в нем прежде всего полукруг неподвижно распростертых в воздухе огромных крыльев. И если далекая синева оказывалась пустой, взоры его тотчас же обращались к засохшей сосне, одиноко стоявшей на обнаженном изрытом трещинами плече горы, известной ему под именем Плешивой.

Там, — Хорнер был почти убежден в этом, — там величественно и неподвижно сидела огромная птица, устремив пристальный взор на солнце. И человек смотрел долго-долго вдаль, в беспечной лени покачиваясь на воде, куря трубку и отдыхая от продолжительной борьбы с порогами, пока наконец бесконечность и одиночество не овладевали его душой. Тогда издалека с вершины сосны раздавался крик, слабый, но мрачный, и орел, широко раскрыв крылья, поднимался ввысь и тонул в небесной синеве или улетал через густо поросший соснами овраг к скалам, скрывавшим его гнездо.

Однажды, когда Джим спустился по реке и по обыкновению остановился, чтобы поискать большую птицу, он напрасно устремлял взор в небо и на утес. Наконец он отказался от дальнейших поисков и, ударяя веслами по воде, поплыл вниз по озеру с чувством утраты в душе. Чего-то не хватало в величии и красоте этой пустынной страны. Но вдруг прямо над собой Хорнер услышал шумные взмахи широких крыльев и, взглянув вверх, увидел орла, пролетавшего над ним, и притом так низко, что он мог уловить суровый, гордый взгляд его неподвижных черных глаз с желтой полосой над бровями, устремленных на него с выражением загадочного вызова. У этого орла была особенность, которой он никогда не замечал у других орлов: прямо над левым глазом у него была полоса почти черных перьев, и бровь эта придавала ему угрюмый и грозный вид.

В своих изогнутых когтях орел держал большую блестящую озерную форель, по-видимому, отбитую им у ястреба, и Джим мог рассмотреть расположение его маховых перьев. Широко взмахивая могучими крыльями, он медленно поднялся вверх над крутизной, миновал скалистое плечо горы, на котором, словно сторожевая башня, высилась сосна, и исчез за краем выступа. Хорнеру этот выступ казался лишь царапиной, проведенной на поверхности горы.