Чарлз Робертс - Последняя охота Серой Рыси

Когда он, довольный, кончил это дело и занялся своей курткой, в голове его блеснула мысль о том, какое было счастье, что не было при этом стариков-орлов, чтобы помешать ему. Он взглянул вверх и увидел мрачную тень, с быстротою молнии ринувшуюся вниз из небесной синевы.

Он едва успел опрокинуться на спину, приподняв руку, чтобы защитить свое лицо и ногу, чтобы отразить нападение. Воздух наполнился шумом этого молниеносного полета. Невольно он полузакрыл глаза. Но удара не последовало, только волна воздуха хлестнула ему в лицо. Не осмеливаясь вступить в открытый бой, хотя и готовый обороняться, орел, уже приблизившись футов на пять к выступу, распростер свои крылья, взвился вверх и там повис, испуская грозные крики. Хорнер увидел, что это была самка, и погрозил ей кулаком. Если бы это был его старый знакомец и противник самец, то он не отделался бы так легко.

В замешательстве и горе мать опустилась в гнездо, рядом со вторым орленком. Тогда, не спуская с нее глаз, на случай, если бы она возобновила свое нападение, Хорнер ловко стащил с молодого орла свою куртку и пополз обратно, избежав злобного удара когтей своего гневного пленника. Напрасно орленок дергал веревку и кусал проволоку. Наконец он, по-видимому, понял, что все его усилия ни к чему не приведут. Он сел, неподвижный, как скала, и, не мигая, стал пристально смотреть на своего тюремщика.

Через час, когда солнце уже нагрело воздух и Хорнер, утолив свою жажду из источника, напрасно пытался насытиться корнями трав, вновь появился самец-орел. Тяжело взмахивая крыльями, он летел с самого далекого конца озера. В когтях у него болталась какая-то добыча, и Хорнер тотчас же увидел, что это была утка. ’

— Отлично, — пробормотал он. — Я всегда гораздо больше любил птицу, чем рыбу.

Приблизившись, орел, по-видимому, заметил, что положение орленка изменилось. Он медленно кружился несколько минут в воздухе, пронзительно крича, словно о чем-то спрашивал. Призывы птенца заставили его, однако, спуститься и отдать ему добычу. Хорнер тотчас же пополз к орленку. Тот уже раздирал теплое тело добычи на части. Злобная и голодная птица, казалось, собиралась бороться за свои права. Однако последний урок, полученный ею от непобедимого ее властелина, внушал ей страх перед ним. Внезапно она отскочила в сторону, насколько это позволяла веревка. Хорнер подобрал растерзанную добычу. Тем временем аппетит его прошел. Он еще не настолько проголодался, чтобы есть сырое мясо. Бросив добычу обратно ее законному хозяину, он с трудом потащился обратно, чтобы накопать себе корней.

Орел стал регулярно прилетать каждые три или четыре часа с пищею для пленника. Иногда это была рыба — форель или держи-ладья, или серебристый головач, — иногда утка или тетерев, иногда кролик или мускусная крыса. Всегда прилетал самец с зловещей черной полосой на белой голове и всякий раз Хорнер считал своей обязанностью сразу отбирать добычу от злобного птенца. Но он не в состоянии был есть сырую рыбу и швырял ее обратно. Наконец после полудня, на третий день плена, он внезапно обнаружил, что не сырое мясо, а корни трав возбуждают в нем тошноту. Всматриваясь в красивую озерную форель, он вспомнил, что где-то читал, будто сырая рыба — прекрасное питание. Несмотря на брезгливость, он с такой жадностью набросился на большую форель, так хорошо пообедал, что оставил своему пленнику только голову и хвост.

— Ничего, товарищ! — сказал он серьезно. — В следующий раз я честно произведу дележ. Ведь в прошлый раз ты получил больше, чем тебе полагается.

Но птица была настолько обижена, что долгое время и смотреть не хотела на эти остатки и съела их лишь тогда, когда Хорнер отвернулся в сторону.

После этого Хорнер без угрызений совести брал свою долю пищи от пленника, будь то рыба, мясо или птица. Хорнер питался неплохо и быстро выздоравливал. Самец-орел настолько привык к присутствию Хорнера, что опускался на землю около пленника и с угрозой в холодных глазах вызывающе смотрел на человека. Часто, чтобы обеспечить себе свою долю на пиршестве жадного орленка, Хорнер должен был отгонять отца. А мать по-прежнему находилась во власти своей подозрительности. Сидя на верхнем краю выступа, отдаваясь заботам о своем другом птенце, она время от времени испускала крики, полные угроз и проклятий, но никогда не решалась приблизиться.

Прошла целая неделя. Над вершиной чередой проходили ясные дни и темные ночи. Хорнер настолько поправился, что стал подумывать о том, как бы спуститься вниз. Его рука и плечо зажили, но нога его, несмотря на постоянное растирание и прикладывания к ней сырой земли, все еще находилась в беспомощном состоянии. Она не могла выдержать тяжести его тела. Первая же попытка его спуститься показала ему, что он не должен слишком торопиться.

Прошло еще около недели, прежде чем он почувствовал уверенность в том, что может совершить страшный спуск вниз. Тогда он подумал об орленке, невольном его спасителе. После серьезной борьбы с орленком, знаки которой он в течение нескольких месяцев носил на руках и ногах, он снова поймал его и осмотрел поврежденное крыло. Поломано оно не было, и он увидел, что владелец его в свое время в состоянии будет прекрасно летать, быть может, даже скорее своего более счастливого брата, оставшегося в гнезде наверху. Довольный результатами своего осмотра, он развязал все путы и отскочил назад, чтобы избежать клюва и когтей птенца.

Злобный молодой орел нисколько не изумился своему внезапному освобождению. Вприпрыжку он направился к дальнему концу выступа, а Хорнер, взяв обратно куртку, оказавшуюся столь полезной для него, приготовился к спуску с горы, на которую он так неосторожно рискнул подняться около недели тому назад. На краю обрыва он взглянул вверх, чтобы посмотреть на самца-орла, низко кружившего над ним. В неподвижных желтых глазах птицы, устремленных на него, он прочел все тот же знакомый ему вызов.

— Ты одержал победу! — сказал Хорнер, отвешивая невозмутимой птице почтительный поклон. — Должен отдать тебе справедливость, в тебе много благородства, и я благодарю тебя за твое радушие.

Было еще раннее утро, когда Хорнер приготовился спуститься с горы. И уже смеркалось, когда он достиг озера. Усталый и измученный, он бросился на землю и растянулся рядом со своим челноком. Мчались мгновения. Порою одолевавшая его усталость сменялась приступами полного изнеможения, и снова необъятная безмолвная бездна охватывала его. Казалось, будто силы этой одинокой горной вершины так долго щадили его лишь для того, чтобы под конец неумолимо его раздавить. И все-таки силою неукротимого человеческого духа он вышел победителем из этой борьбы. Но никогда впоследствии он без содрогания не мог вспомнить об этом ужасном спуске. Более трех дней провел он на берегу озера, восстанавливая свои силы и укрепляя нервы, прежде чем решился продолжать свой путь вниз по порогам буйной реки к поселку. И часто, среди дня, он посылал свой привет огромной гордой птице с белоснежной головой, кружившей в далекой синеве или устремлявшей с высокой сосны, которая служила ей сторожевой башней, пристальный взор на солнце.