Эрнст Клиппель
ПОД МАСКОЙ АРАБА
Как это ни странно, но внутренняя Аравия до сих пор, в сущности, менее знакома европейцу, чем громадные пространства Центральной Азии, джунгли экваториальной Африки и даже приполярные страны. Европейцев, которым удалось проникнуть внутрь полуострова, можно пересчитать по пальцам. Жизнь и обычаи коренного ядра арабской массы фактически сохранили свою самобытность и первобытность библейских времен. Влияние Европы проникло внутрь Аравии не дальше, чем на 20–40 км; единственный уголок на громадном полуострове, где европейцам удалось задержаться — это крепость Аден, где на голых скалах, под прикрытием пушек своего флота, держится маленький британский гарнизон, охраняющий южный вход и Красное море.
Европеец в большинстве случаев почти незнаком с настоящим арабом — обитателем непокоренной пустыни. Его обыкновенно представляют в каком-то поэтическом ореоле, на дивном арабском коне с копьем и старинным длинноствольным ружьем за плечами, а по внутренней сущности рисуют себе поэтом, рыцарем чести и т. п. В действительности же, при всех своих положительных качествах, современный араб прежде всего является большим практиком, хорошим политиком, отличным бойцом, вооруженным самыми современными ружьями и пулеметами. В политическом отношении арабы фактически держат в своих руках равновесие на Ближнем Востоке.
Для сохранения независимости арабам внутренней Аравии не нужно было строить крепости, держать громадные регулярные армии, заводить флот. Они искони располагали тремя верными союзниками — мелководным неприветливым морским побережьем, пустыней и солнцем. Особенно надежен последний союзник. Европеец прикрывает голову пробковым шлемом, и все же солнце часто убивает его. Что могут сделать регулярные армии народу, который не боится ни страшного жара, ни резкого колебания температуры, который в течение долгого времени может существовать пригоршней сухих фиников с прибавкой маленькой порции верблюжьего молока, народу, подвижный поселок которого может в несколько часов раствориться в безбрежных пространствах песчаного океана?
С незапамятных времен через север Аравии тянулись мировые караванные пути, так как здесь находится «стык» трех материков и сюда же примыкали главные морские пути древности и средних веков.
Старинные арабские географы называли Аравию островом, и это недалеко от истины. Она окружена с трех сторон водой, а с четвертой морем песка. Эта обширная страна, лежащая между западным углом Азии и восточным Африки, окаймлена цепью арабских государств[1], обладающих очень неопределенными границами. Пограничная кайма окружает голые и негостеприимные области пустынных равнин и гор, области, где кочуют многие племена, в сущности совершенно независимые от крупных арабских городских центров, как Багдад, Дамаск и даже от священных Мекки и Медины.
Два крупнейших политических организма центральной Аравии, Джебель Шаммар и Недж, занимают нагорье, защищенное со стороны моря горными хребтами, а с севера пустыней Нефуд. В южной части полуострова расстилается другая громадная пустыня — Руба эль-Хали. Обе пустыни в общем непригодны для жизни, хотя там есть большие оазисы, и в определенные сезоны даже там местами появляется скудная растительность, способная прокормить неприхотливый скот кочевников.
Хотя прибережные части Аравии имеют достаточное количество влаги, чтобы прокормить оседлое население, истинной колыбелью арабов являются именно названные центральные пустыни. Так как здесь не могло прокормиться возрастающее население, отсюда, с мечом в одной руке и Кораном в другой, выходили те замечательные орды, которые так успешно создавали высокую и своеобразную цивилизацию, попадая в благоприятные внешние условия, и сумели распространить ее от Гималаев до Гибралтара и от Черного моря до реки Замбези в Африке. Даже в новейшие времена трудно сказать, чье внутреннее влияние сильнее хотя бы среди населения Черного материка — араба-купца и миссионера Корана или европейцев, не исключая и миссионеров-христиан, несущих наряду с внешней цивилизацией много бед простодушным туземцам Африки.
Арабов Аравии можно разделить на две крупные группы: «хадари» или оседлые жители городов и «бедуины», «люди палаток», как они себя называют. Первые, если они образованы и состоятельны, мало чем отличаются от типичной европейской буржуазии; в остальной массе, городские арабы, под влиянием развращающей обстановки европейского капитала, почти утратили национальное чувство, невежественны и лживы; простота и независимость жителя пустыни им совершенно чужды. В городах-оазисах, как Риад, Хайль, Таиф и др. создались своеобразные оседлые торговые общины, население которых лучше понимает свои национальные интересы, нежели прибережное арабское городское население. Но зато и своих удаленных и уединенных городах, забронированные от всего света знойной пустыней и невидимым, но тоже труднопроницаемым барьером своего фанатизма, они являются одним из наиболее изолированных осколков остального мира.
На окраинах оседлых поселений имеется еще одна группа арабов — фелахи. Эти земледельцы сильно эксплуатируются торговым населением городов, а, с другой стороны, нередко много терпят и от кочевников-бедуинов, без всякой жалости вытравливающих своим скотом их поля. Иногда они ведут полукочевой образ жизни и живут в палатках, но чаще в глинобитных мазанках, и положение их в общем весьма печально.
Бедуины делятся на племена, которые, в свою очередь, разбиты на роды, а последние на семьи. Каждая группа подчиняется шейху, которые по правам и обязанностям близки библейскому патриарху. Узы родства чрезвычайно сильны.
На обширном пространстве от р. Тигра до Иордана и от Индийского океана до предгорий Курдистана, в том или ином направлении, в зависимости от времени года, кочуют многочисленные племена, двигающиеся с своих зимних пастбищ к летним или обратно.
Бедуины, кочующие между Неджем и долиной верхнего Евфрата, принадлежат к двум могучим племенам — «анизе» и «шаммар». Но кроме этих естественных организаций, насчитывающих по несколько миллионов человек, встречаются и другие, сравнительно малочисленные племена. Для неопытного глаза европейца все бедуины выглядят одинаково как в отношении одежды, манер, внешности, так и по языку. Сами же арабы быстро и безошибочно определяют племя, а иногда и род встречного другого бедуина.
Когда ранней весной на южных горных склонах Курдистана начинается таяние снегов, из отдаленных ширей пустыни, с юга, начинается ежегодный, весенний, великий исход бедуинов к пастбищам верховьев реки Евфрата. Поднимаются сразу целыми племенами и родами; тянутся все, малые и большие, женщины и дети, везется весь домашний скарб, высоко в воздух поднимается мельчайшая пыль от бесчисленных овечьих, конских, козлиных и верблюжьих ног. Все отдохнет и откормится только на сочной траве предгорий Курдистана, куда вся масса, истомленная переходом в несколько сот километров, добирается через полтора-два месяца после начала исхода. Здесь они пробудут до первых заморозков в горах; тогда начинается обратное шествие широким фронтом и рассеивание племен по зимовьям, разбросанным на всем громадном пространстве Аравийского полуострова.
