Три певца, сидевшие впереди остальных, старались выразить содержание песни жестами, по-видимому хорошо ими заученными, так как все трое делали одни и те же движения. Время от времени они поворачивали голову в сторону короля, не без изящества взмахивая при этом руками; иногда они быстро наклоняли голову к самой груди и несколько раз ею трясли.
Тут Тубо преподнес адмиралу куски ткани, изготовленной из коры тутового дерева, и приказал их развернуть, с гордым видом давая нам понять всю ценность его подарка.
Министр, сидевший справа от короля, распорядился приготовить „кава", и вскоре появилась деревянная овальная чаша длиной в метр, полная излюбленного напитка.
Музыканты, очевидно, приберегли для этого момента самые лучшие номера, ибо каждый раз, когда они останавливались передохнуть, со всех сторон раздавались крики: „Мали! Мали!", и по бесконечным аплодисментам островитян мы поняли, что исполняемые песни производят на них очень сильное и приятное впечатление.
Затем министр, приказавший приготовить „кава", роздал напиток вождям…»
Как видим, описанный концерт не мог идти ни в какое сравнение с великолепными празднествами, которые устраивались в честь Кука.
Через несколько дней королева Тине дала большой бал; ему предшествовал концерт, привлекший большое количество туземцев. Среди них затесалось много воров, дошедших в своей наглости до того, что они силой завладели кортиком. Кузнец с «Решерш» бросился в погоню за ними, но, увидев, что он один, грабители повернули назад, напали на него и ударом дубинки проломили ему голову. К счастью, на «Эсперанс» заметили драку и пушечным выстрелом рассеяли нападавших. Во время этого инцидента несколько островитян были убиты офицерами или матросами, в точности не знавшими, что произошло, и принимавшими всех встречных туземцев за врагов.
Однако добрые отношения вскоре восстановились и к моменту отплытия стали такими сердечными, что несколько островитян попросили взять их на корабль и отвезти во Францию.
«Полученные нами от очень толковых туземцев сведения о кораблях, пристававших у этого архипелага, — говорится в отчете, — убедили нас, что Лаперуз не заходил ни на один из здешних островов… Они очень хорошо помнили посещения капитана Кука и, чтобы дать нам представление о промежутках между ними, вели счет по сборам ямса, происходящим, как они нам пояснили, два раза в год».
Ответы на расспросы о Лаперузе полностью противоречили сведениям, полученным, правда, тридцать пять лет спустя Дюмон-Дюрвилем от тогдашней королевы Тамахи.
«Я хотел знать, — рассказывает Дюрвиль, — заходили ли какие-нибудь европейские суда на архипелаг Тонга в промежутке между посещениями Кука и д'Антркасто. Задумавшись на мгновение, королева совершенно уверенно заявила, что за несколько лет до прихода д'Антркасто два больших корабля, похожих на его корабли, с пушками и множеством европейцев бросили якорь у острова Намука, где оставались десять дней. Флаг у них был совершенно белый, не похожий на английский. Чужестранцы относились к туземцам очень хорошо; им предоставили на острове дом, где производилась торговля. Туземец, продавший одному из офицеров в обмен на нож деревянную подставку, был убит выстрелом из ружья, так как хотел забрать свой товар обратно после того, как получил за него плату. Впрочем, этот печальный случай не нарушил мирных отношений, так как туземец понес заслуженное наказание».
Добросовестность Дюмон-Дюрвиля находится вне всяких подозрений, и нельзя не признать, что его обстоятельный рассказ звучит вполне правдоподобно. Особенно убедительно упоминание об ином, чем у англичан, цвете флага. Должны ли мы из этого сделать вывод о недостаточной серьезности, проявленной д'Антркасто при поисках Лаперуза? Обвинение было бы тяжелым. И все же необходимо упомянуть о двух обстоятельствах, по-видимому, подтверждающих основательность такого упрека.
Двадцать первого жерминаля (11 апреля) туземцы с большим сожалением проводили французские корабли. Шесть дней спустя фрегат «Эсперанс» поднял сигнал, что виден Эрронан, самый восточный из островов Эспириту-Санту (Новые Гебриды), открытых Киросом в 1606 году. Затем корабли миновали один за другим Анейтьюм, Танна, где все еще происходило извержение вулкана, и острова Ботан-Бопре. Подхваченные вскоре течением, фрегаты оказались в виду гористого берега Новой Каледонии и бросили якорь в бухте Баладе, где в 1774 году останавливался капитан Кук.
Новокаледонцы были знакомы с железом, но не ценили его так высоко, как другие племена, — несомненно, по той причине, что в их стране имелись очень твердые горные породы, и отсутствие железа они ощущали не так сильно. Поднявшись на корабль, они первым делом попросили есть; ошибиться в значении их слов было невозможно, так как они показывали на свои сильно запавшие животы. Здешние жители строили пироги не так искусно, как туземцы островов Тонга, и довольно плохо управляли ими, что отметил уже капитан Кук. Волосы у новокаледонцев были шерстистые, кожа — почти такая же темная, как у тасманийцев. Вооружение у большинства состояло из палиц; кроме того, у пояса висел мешочек с овальными камнями, которые они метали из пращей.
Совершив прогулку по острову и побывав в хижинах, напоминавших по форме ульи, офицеры и естествоиспытатели собирались вернуться на корабли.
«Подойдя к месту высадки, — рассказывается в отчете, — мы застали там свыше семисот туземцев, сбежавшихся со всех сторон. За свои товары они просили у нас ткани и железо; вскоре мы убедились, что некоторые из островитян были весьма наглыми ворами.
Из числа разнообразных проделок я упомяну о той, какую сыграли со мной два плута. Один из них предложил мне купить мешочек с овальными камнями, который он носил у пояса. Он тотчас же отвязал его и сделал вид, словно одной рукой передает его мне, а другую протянул, чтобы получить условленную плату. В то же мгновение второй дикарь, стоявший сзади, испустил громкий крик, заставивший меня обернуться в его сторону, а плут немедленно убежал со своим мешочком и полученными в уплату за него предметами, пытаясь скрыться в толпе. Мы не захотели его наказывать, хотя у многих из нас были при себе ружья. Приходилось, однако, опасаться, как бы такую мягкость туземцы не сочли за проявление слабости и не стали бы еще нахальнее. Случившееся вскоре событие, казалось, подтвердило наши опасения.
Некоторые туземцы так обнаглели, что принялись бросать камнями в офицера, находившегося от нас не больше чем в двухстах шагах. Нам все же не хотелось принимать строгие меры, так как рассказы Форстера настроили нас по отношению к новокаледонцам очень благожелательно, и понадобилось еще несколько фактов для того, чтобы мы изменили свое мнение о мягкости их характера. Вскоре, однако, мы получили неопровержимые доказательства их жестокости.
