Это случилось много лет назад, когда я был мальчуганом.
Однажды в жаркий весенний день мы с братом решили соорудить примитивный садок для рыбы. «Выкопаем глубокую яму, зальем ее до краев водой и напустим в нее сазанчиков», — обсудили мы свой замысел и, как свойственно ребятам, тотчас приступили к его выполнению. Расчистив в саду против балкона небольшой участок, мы обвели его чертой и взялись за работу. Старым штыком я разрыхлял твердую почву, брат лопатой отбрасывал комья земли в сторону. Но, как известно, тяжела земляная работа. К обеду мы изрядно наломали руки и, откровенно говоря, уже без особого энтузиазма думали о продолжении нашей затеи.
— Хорошая идея, — подбодрил нас за обедом отец. — Только знаете, ребята, не грязную яму надо устраивать у балкона, где вода, конечно, сразу испортится, а соорудить цементированный бассейн по всем правилам: с фонтаном и спуском воды. Тогда в нем действительно можно держать рыбу и бассейн украсит, а не испоганит, как ваша яма, сад у балкона.
Воодушевленные словами отца, мы вновь после обеда взялись за рытье ямы и проработали до позднего вечера. К сожалению, работа шла медленно, силенки у нас было не так уж много, и, видя это, отец решил нам помочь.
На следующий день, когда мы с братом, вспотевшие и вымазанные глиной, продолжали расширять и углублять яму, на балконе появился отец, а рядом с ним знакомый нам казах Утугун. Утугун жил в кибитке, разбитой в степи близ речки Ахтубы, и славился как отличный землекоп. Конечно, его появление было связано с рытьем бассейна. И пока отец объяснял, зачем и какую нужно выкопать яму, мы с братом, предвидя облегчение, стояли рядом.
Вдруг Утугун прервал разговор, запустил руку в карман своего грубого пестрого халата, извлек оттуда и передал мне живую перепелку. «Джаксы будене (хорошая перепелка) — тебе дарим», — показывая свои белые зубы, улыбнулся Утугун. Он видел по моей расплывшейся физиономии, какое громадное удовольствие он мне доставил своим подарком.
Как оказалось — две недели тому назад, во время ночного перелета, перепелка, ударившись о телеграфную проволоку, отбила правое крыло и была подобрана казахом в степи. Так попал ко мне однокрылый перепел. Конечно, я не мог выпустить такую птицу на волю, и он прожил в нашей квартире более десяти лет. Но о жизни однокрылого перепела я расскажу позднее.
Да и что, в сущности, можно рассказать интересного об этой, правда, очень милой, но в то же время чрезвычайно глупой птице?
Зато о жизни перепелов на свободе, об их перелетах, о ловле птиц и об охоте на них в Крыму я могу рассказать многое.
Перепелка — самый маленький представитель наших куриных птиц: она немногим крупней скворца.
В средней и южной полосе Европы и в Западной Азии перепелка густо заселяет поля и травянистые степи, не избегает редких кустарников и опушки леса.
В Восточной Сибири и в Уссурийском крае перепелки часто поселяются на заболоченных участках, если они покрыты высокой травой. Правда, в этих частях обитает хорошо обособленная географическая форма. Так называемая немая, или японская, перепелка сравнительно слабо отличается от наших перепелок окраской оперения и размерами, но зато заметно отличается своим странным криком. Голоса самцов европейской и японской перепелок совершенно различны.
В восточных частях Сибири и в Уссурийском крае, где, как я уже отмечал, обитает японский перепел, также существует массовый осенний пролет и перепелиный промысел. Птицы летят к югу, у южной границы нашей страны образуют большие скопления и здесь высоко ценятся как превосходная дичь.
Но мне лично не пришлось наблюдать ни пролета японских перепелов, ни участвовать в их осеннем промысле. Вообще японского перепела я знаю не так хорошо, как его европейского собрата. Только в 1938 году я впервые столкнулся и познакомился с птицей, причем это знакомство произошло при несколько особенных обстоятельствах.
В то время я работал в Уссурийском крае и жил в небольшой деревеньке в нижнем течении реки Иман. Как и в других подобных случаях, я целые дни проводил с ружьем и собакой-лайкой среди природы и обычно возвращался домой поздним вечером.
— Вы какой дорогой к сопкам ходите? — как-то за ужином спросила меня хозяйка.
— Как какой? — несколько удивился я. — Конечно, прямой, через болотину, то есть вашим зимником, которым вы за дровами ездите.
— А разве вы не знаете, — продолжала моя собеседница, — сколько людей и скотины в этой проклятой трясине погибло? Совсем затянуло.
— Слышал, говорили мне об этом, но не полезу же я через болотину в незнакомом месте. Я уже давно приволок туда срубленную березку; ее как раз хватило, чтобы перебросить через всю трясину. Вот по этой кладке я и хожу сейчас, и знаете сколько — целых четыре километра в оба конца сокращаю.
— Верно, — согласилась со мной хозяйка. — Но, правду говоря, озолотите меня, ни за что не пойду этой дорогой, да еще вечером. Там даже птички не поют — молчит все. Вы не подумайте, что я утопленников боюсь, а все-таки около болотины мне даже днем страшно. — И хозяйка рассказала одну трагическую историю о том, как много лет назад, когда она была девочкой, в болотину затянуло парня из соседней деревни. — Молод был, — говорила она, — на свои силы понадеялся, вот и затянула трясина. Наверное, увидел он огоньки в наших хатах — совсем близко, снял сапоги, надел их на палку и полез через болото. А утром пастух мимо стадо гнал — глядь, на этом месте среди зеленой травы одни сапоги чернеют.
Недели полторы прошло после этого разговора. И вот однажды вечером я возвращался домой с охоты. Уже темнело, когда я наконец добрался до знакомой болотины и, пощупав рукой в густой прибрежной осоке, извлек оттуда длинный шест. На него я обычно опирался при переходах по скользкой кладке через опасную трясину. Еще не наступили настоящие сумерки, но с запада, медленно клубясь, наползала тяжелая грозовая туча. Она заволокла большую часть неба и окутала в сумрак притихшую природу. Как и перед всякой грозой, на короткое время стих ветерок, замолчали дневные птицы, но не слышно было и голосов ночи. Только среди кустарников, покрывающих окраины болота, монотонно трещала болотная птица — большой погоныш. «Урррр, урррр, уррр», — с короткими паузами отчетливо звучал его металлический голос.
Я осторожно перешел на противоположную сторону, тщательно запрятал в заросли шест и, зайдя в неглубокую воду, решил обмыть грязь со своих сапог. В тот момент пробежал ветерок и стих в низине. Затем налетел новый, более сильный порыв ветра, зашумела осока и листья кустарников. Я был в легкой рубашке, вспотел перед этим и тотчас почувствовал свежесть и сырость. Сразу кругом стало мрачно и неуютно. «Ничего, — подумал я, — теперь дом рядом — деревня рукой подать», — и бодро зашагал по знакомой тропинке. Но вдруг сквозь шум непогоды я услышал за спиной явственный шепот. Он долетел до моего слуха из-за качающихся кустов, разросшихся по краям трясины. И вместо того, чтобы прибавить шагу и до грозы успеть возвратиться домой, пораженный странным звуком, я замер на месте. За свою жизнь я слышал голоса разнообразных наших животных, но этот странный шепот, безусловно, слышал впервые. Кто мог издавать эти звуки в трясине? Но кругом только шумел ветер, шелестела листва, и поразивший меня звук повторился, лишь когда я двинулся дальше. «Чу-пит-трр», — явственно услышал я шепчущие звуки в болоте. И мне казалось, что из-за потемневших кустарников кто-то неизвестный показывает на меня пальцем и шепчет кому-то другому непонятные фразы: «Чу-пит-трр, чу-пит-трр». Голос вскоре затих, верней, болото осталось далеко позади, и странный шепот уже не достигал моего слуха. Кругом рвался и шумел ветер, где-то на островах Имана жалобно кричала сова, квакали лягушки, да под порывами ветра скрипела и хлопала калитка в деревне.