— Мы не укрываем воров, — сказал громко креол.
— Знато! — откликнулся гость. — В помощь мне из Ситхи вышел высокий русский с двумя индейцами. Не видел ли ты его? Соседи всегда сговорятся, — рассмеялся он, — не я, так он поймает убийцу. Где этот русский?
— Не знаю.
— А ты, индеец, ничего не слышал об этом русском?
— Нет…
— Ну ладно, — сказал гость. — Если ты, креол, меня накормишь, я угощу тебя водкой. И тебя, индеец, — добавил он, немного подумав. — Он тоже ночует здесь? — спросил гость, сморщившись и показывая на индейца.
Они ели багровую солонину и пили мутную ячменную водку.
— Почему вы не знаете ничего о русском? — опять спросил пришелец и снова налил всем водки.
— Мы, дети Орла и Ворона, — сказал индеец, — желаем удачи тем, кто на охоте или в пути. И нехорошо узнавать у них об их дорогах и удачах. Пусть все зависит от Великого Ворона, хвала ему!
Тогда человек с рыжими усами притворился совсем пьяным. Он шатался и хохотал. Потом он рухнул на шкуры, притянул к себе за лямки свой мешок, положил на него голову и закрылся мехом. Ночью индеец племени Орла приподнял голову со своего ложа и увидел, как пришелец быстро вынул из сумки пистолет и положил его к себе под бок. Ружье стояло у него в головах.
Утром гость вытер лицо снегом и налил водки из большой фляги только себе.
— Ты почти белый, — сказал он креолу, — ты сын русского и индианки. Два белых будут говорить между собой. Пусть индеец выйдет…
Совиные глаза его были холодны.
Сын Орла сказал, что он может пойти поглядеть лисьи капканы, которые были расставлены креолом в прибрежных кустах. Креол кивнул головой в знак согласия.
— Слава Орлу, — говорил потом индеец, — что я догадался взять лыжи. Иначе и я валялся бы там с пулей в голове.
О чем говорили пришелец с креолом, индеец не знал. Сын Орла решил вернуться в «одиночку», тревога сжимала его сердце. Когда индеец подходил к воротам, дверь зимовья распахнулась, и человек с совиными глазами выскочил во двор. Кровь была на его руках, пылала на прикладе ружья. Бедный креол! Убийца добивал его прикладом. Белый, взяв ружье за дуло, вытирал приклад о снег. Вдруг он заметил индейца, быстро приложился и нажал курок. Или ружье дало осечку, или убийца забыл зарядить его вновь. Сын Орла ринулся на лыжах вдоль палисада «одиночки»; убийца, хрипло ругаясь, выбежал из ворот. Но пока он заряжал ружье, индеец успел пробежать расстояние раза в три длиннее полета пули.
…Обо всем этом он рассказал в Бобровом Доме.
— Ну и что же, сын Орла? — спросил у индейца тойон. — Что ты хочешь? — Он выпил полную берестяную чашку водки и набил рот моченой морошкой. Но тут вышла вперед девушка Ке-ли-лын. Она не дала говорить ни тойону, ни индейцу. Она кричала на тойона, как на собаку в упряжке. Он потянулся было снова к бутылке, но девушка отняла водку и сказала:
— Братья воины, сыновья Ворона! Наш тойон слаб сердцем. Его нечего слушать. Он променял все — бобровую охоту, лов лососей, радость битв — на берестяную чашку. Мы давно ни с кем не воевали. Из-за Великих Гор к нам пришел на широких лыжах человек с черным сердцем. Он убил человека, в котором текла и наша кровь.
Тут она размахнулась и разбила бутылку об угол хижины! Тойон только разинул рот от удивления, нащупал рукой берестяную чашку и вылил в глотку последние капли.
— Мы давно не воевали, — снова заговорила она, — нас перестали бояться, и подлый убийца, которому дали люди хлеб и приют, пролил кровь на великом Квихпаке. А он, — Ке-ли-лын указала на тойона, — в это время веселится или спит, как серый медведь. Знаешь, что теперь будет? — сказала она тойону. — Русские придут с моря и подумают, что длинноволосого человека убили мы, честные дети Ворона! Тебя, тойон, первого посадят в Ситхе на железную веревку! Одумайся! Пока не поздно — надо нагнать пришельца на широких лыжах. — Но тойон бессмысленно смотрел в пустую чашку и молчал. Тогда Ке-ли-лын обратилась к окружающим их индейцам: — Сыны Ворона, — сын Орла и я — мы поведем вас. Правду ли я говорю вам? Вот здесь стоит сын Ворона, которого русские купали в котле. Но он — воин и тоже пойдет с нами. Он расскажет в Ситхе о том, кто на самом деле убил длинноволосого…
— Клянусь тебе святым Николой, Белый Горностай, — сказал индеец Кузьма, — что я в первый раз вижу такое сердце у женщины. Морщин на моем лице больше, чем узоров, которые начертали мне в детстве острой раковиной. Мой волос скоро побелеет. Я видел на свете многое. Я ездил на Кадьяк на русском дымящем корабле, русские брали меня с собой в теплую страну к югу от Ситхи, где море всегда синее, а деревья зеленые… Я был и там, где кончается наша земля и где живут люди Зимней Ночи… Да! Когда мы вернемся в Ситху, тебе будет нужно долго спать, есть оленину и ни о чем не думать. А чтобы тебе никто не мешал, я сам буду охранять твой покой. Посмотри, каким острым стало твое лицо! Потерпи, я сейчас доскажу все, только набью трубку.
Ты устал, Белый Горностай. Ты меняешься в лице, и я это вижу. Алеуты иногда попадают по ошибке в лисьи капканы; им приходится отрезать ногу, но эти люди улыбаются под ножом. Ты попал в капкан не ногой, а сердцем. Научись не меняться в лице и не сердись на индейца Кузьму за этот совет. Я знаю жизнь. Может быть, я скоро умру: слишком часто во сне я вижу огонь, солнце, сверкающие волны. Прости меня, святой Никола, но поп Ювеналий мне все твердил о том, что, когда я умру, я буду жить лучше, чем здесь; на это я ему сказал: «Если на том свете так хорошо, дай я тебя ударю копьем так. Чтобы ты ушел на тот свет». Он меня выругал, а русский тойон в Ситхе за эти слова продержал меня три дня в запертой хижине…
Итак, пьяный тойон в Бобровом Доме ничего не понимает и чуть не плачет оттого, что его берестяная чашка пуста. А дочь Ворона повелевает индейцами! Они продернули в мочки красные нитки, взяли копья, луки и стрелы. Одноглазый индеец, самый старый в роду воин, посыпал свои волосы орлиным пухом. О, это была славная охота! Дети Ворона шли на чужеземца, как на медведя. Светило солнце, снежный наст был плотен, он блестел, как береста; мы мчались на лыжах — Ке-ли-лын, одноглазый воин и я — впереди.
И вот перед нами блеснул широкий след лыж. Он был неровен. «Смотрите, — сказала Ке-ли-лын, — белый убийца утомился; он еле волочит ноги. Мы нагоним его». Но одноглазый воин заметил другое: иноземец все время сворачивает к берегам речек. Что он ищет там, в местах, где ветер обнажает камни у обрывов? Сын Орла — он тоже был с нами — сказал: «Белый устал, он бредет на широких лыжах медленно. Но как только видит береговые камни — он летит к ним; лыжный след тогда гладок, ровен и прям, как копье». Около камней на россыпях мы находили угли от его костра. Волшебная сила тянула иноземца к этим речным камням!
