— Нет, вы выбросили ее. Я знаю! Но ведь ее опять поймают и продадут кошатнику! — в ужасе говорил Вася, впервые удрученный таким страшным вероломством взрослых, которых он считал добрыми.
Он долго искал свою кошечку, ходил вместе с Ниловной между могилами, по церковному кладбищу, звал ее. Но кошки не было. Тогда он забрался в тарантас и там тихонько всплакнул, чтобы этого не видели взрослые.
То были его последние детские слезы.
Проснулся он, когда уже ярко светила луна. Справа и слева от него молча, полулежали на подушках Жозефина Ивановна и Ниловна. Тарантас покачивался на неровностях почвы. Тихо бежали лошади, бросая на дорогу уродливые прыгающие тени. В хлебах звонко били перепела.
Путешествие длилось четверо суток.
— Далеко ль до Москвы? — спросил Вася.
— Недалече, — ответил Агафон.
Глава одиннадцатая
В МОСКВЕ
Как приехали в Москву, Вася не заметил. Совсем сонного, внес его кучер Агафон в дядюшкин дом. Нянька Ниловна заботливо уложила его на просторную и мягкую постель.
Проснулся Вася утром от оглушительного колокольного перезвона.
— Нянька, что это такое? — спросил он в испуге, садясь на кровати.
— Это? Это в церкви здешней звонят.
— А я думал, что у дядюшки на крыше.
Между тем колокола, разогнавшись, всей массой оглушительно ударили два раза кряду и смолкли. В наступившей тишине слышно стало, как привычные к звону московские птички перекликаются в саду за окном.
Это обрадовало Васю. Значит, птицы, которых он так любил в Гульёнках, встретили его и здесь, в Москве.
Он силился вспомнить, что же было вчера. И хоть очень смутно, но все же припомнилось ему, как в густых сумерках, свернув с брусчатой мостовой, подъехали они к большому дому с колоннами, как Агафон постучал в ворота и оттуда мужской голос спросил:
— Кто там?
Затем загремели тяжелые засовы, и из калитки вышел здоровенный бородатый мужик.
Лошади сильно притомились и смирно стояли, вытягивая шеи и зевая. В переулке было тихо и пустынно.
Мужик, как старый знакомый, поздоровался с Агафоном, похлопал крайнюю лошадь по вспотевшему боку и сказал:
— Шибко запотели лошадки.
— Пятьдесят верст без отдышки шли, только попоил однова, — отвечал Агафон. — Спешили в Москву до ночи приехать.
Мужик отворил широкие ворота, и тарантас въехал во двор, с одной стороны примыкавший к решетчатой изгороди сада, откуда тянуло прохладой.
«А где же дядя Максим? Какой он — злой и строгий, как тетушка, или добрый, каким был отец? Покойная матушка всегда его очень хвалила. Где кузина Юлия — девочка, о которой он слышал еще в Гульёнках?»
Думая об этом, Вася начал живо одеваться. Ниловна все же торопила его.
— Скорей, Васенька, скорей одевайся, — говорила она. — Скоро уж дяденька выйдет к завтраку.
Вася уже оделся и умылся, когда в комнату неожиданно вошел сам дядя Максим.
Вася с некоторым смущением и любопытством, но все же смело посмотрел ему в лицо.
Дядя Максим ему понравился.
Это был огромный и толстый человек в седом парике, гладко выбритый и чисто вымытый, пахнущий чем-то очень приятным.
Глаза у него были светлые, но такие острые, что так и казалось, будто они видят до самого дна души.
От таких глаз не укрыться неправде.
Он погладил Васю по голове своей большой, тяжелой рукой и сказал:
— Молодец!
Потом подставил для поцелуя щеку, а старая Ниловна зашептала:
— Поцелуй дядюшке ручку! Ручку поцелуй!
Но дядя Максим укоризненно взглянул на Ниловну.
— Для чего это? Я не митрополит.
И вдруг так ласково, улыбаясь одними глазами, посмотрел на Васю, что тот, не отдавая отчета в своих действиях, приблизился к этому незнакомому огромному человеку и прижался к нему.
— Что? — улыбнулся дядя Максим, переглянувшись с нянькой Ниловной. — Видно, надоело с бабами-то? — И, положив руку на плечо Васи, спросил: — Есть хочешь?
— Хочу, — отвечал тот.
— Это хорошо, — сказал дядя Максим. — Тогда завтракать скорей приходи. Ульяна о тебе уж два раза спрашивала.
— Спрашивала?
Вася только что хотел спросить о Юлии, но постыдился: еще скажут — мальчик, а думает о девчонке. Но раз дядя Максим сам о ней заговорил, то Вася спросил, что еще говорила. Юлии, что она делает и есть ли у нее гувернантка.
— А вот сам все увидишь, — сказал дядя Максим и, погладив Васю еще раз по голове, быстро вышел из комнаты.
Потом пришла Жозефина Ивановна. На ней была широкая шелковая мантилья, которой в деревне она никогда не надевала, соломенная шляпа, на руках длинные, до локтей, светлые перчатки.
Старушка собралась на Кузнецкий Мост, к своей соотечественнице, имеющей там модный магазин, чтобы подыскать себе новое место, так как ей предстояла близкая разлука с Васей.
Может быть, поэтому, несмотря на необычный для нее наряд, старая француженка выглядела маленькой и жалкой. В ее движениях, в словах, в выражении глаз чувствовались растерянность, неуверенность в себе, даже страх.
Она вдруг прижала к себе Васю, поцеловала его и сказала со вздохом:
— Бог мой, бог мой, будете ли вы помнить, Базиль, чему я учила вас?
— Буду помнить, Жозефина Ивановна, — быстро ответил Вася, с жалостью взглянув в лицо старушки.
Когда Вася в сопровождении Ниловны вошел в столовую, огромную комнату с буфетом во всю стену, залитую зеленоватым светом солнца, проникавшим сюда из сада сквозь листву вязов и лип, Юлия сидела за столом рядом со своей гувернанткой и пила шоколад из крохотной синей чашечки с золотым ободком.
— Ты Вася? — с детской простотой спросила она и, обратившись к сидевшей рядом с нею гувернантке, сказала по-французски: — Мадемуазель, это мой кузен Базиль. Он будет у нас жить до осени. — И тотчас же снова обратилась к Васе: — Если ты хочешь посмотреть, как папенька гоняет голубей, то скорее завтракай и пойдем во двор. Он уже там.
Это было удивительно! Ужель этот огромный и столь важный человек будет гонять голубей?
Вася этому не поверил. Ему казалось, что только он один любит голубей.
Он торопился как можно скорее кончить завтрак. И едва только успел покончить, как Юлия схватила его за рукав своей маленькой цепкой ручкой, украшенной браслеткой из разноцветных бус, и потащила за собой.
Во дворе, с двух сторон окруженном конюшнями и другими службами, было просторно, чисто и солнечно. Бродили огромные желтые куры на длинных ногах, с куцыми хвостами, — таких кур Вася никогда не видел.
