К шестичасовым вечерним новостям мы были у телевизора. Заплаканная и опухшая дикторша в белом траурном сари мрачным монотонным голосом сообщила подробности убийства. Показали институт, окруженный десятками тысяч людей. В Дели из поездки по южным штатам вернулся сын Индиры, Рад- жив Ганди, который стал новым премьер-министром. В Индию из поездки по арабским странам вернулся президент Индии Заил Сингх... По дороге из аэропорта Палам машину президента забросали камнями... Слух о том, что дети Раджива Ганди погибли в автомобильной катастрофе, неверны. Приянка и Рауль лишь слегка пострадали — у мальчика ушиб ноги, у девочки легкое сотрясение мозга... Тело шримати Индиры Ганди будет выставлено в здании Тин Мурти с шести часов утра завтрашнего дня... Слухи о том, что вода в делийском водопроводе отравлена, неверны, химический анализ воды делается через каждые полчаса... В Индию из поездки по Никобарским островам вернулся министр...
Всю ночь что-то бухало и трещало. Заснуть было невозможно. Под утро в спальню пробрался такой едкий дым, что у нас с Никитой разом полились слезы.
Промучившись так до рассвета, Никита встал и начал куда-то собираться.
— Ты куда?
— На работу, не волнуйся. Сначала в Тин Мурти поеду, потом аккредитацию на похороны возьму. Ты только дома будь, не выходи никуда, ладно? — попросил Никита.
— И не подумаю. — Я быстро вскочила с кровати. — Я еду с тобой. Тебе будет спокойно за меня, если я останусь дома, а мне будет спокойно за тебя, если я поеду с тобой.
— Тебя могут не пропустить в Тин Мурти, у тебя нет пропуска, — попытался возразить Никита. — И потом там будет миллион человек, давка, крики, толкотня, а ты все это после увидишь по телевизору. Это же не развлечение. Это действительно опасно.
— Ну вот, я готова. — Я сделала вид, что не слышала возражений мужа.
Утро было обычным — безветренным и солнечным. Но в воздухе стоял стойкий и едкий туман, черно-желтый и какой-то маслянистый.
Отъехав от дома несколько десятков метров, мы увидели на обочине перевернутую, почти полностью сгоревшую машину. Тлели остатки сиденья, распространяя вокруг неприятный запах горящей пластмассы.
— Ты посмотри, сколько их!
На дороге с разным интервалом лежали каркасы сгоревших машин, особенно много было грузовиков. Некоторые из машин уже догорали, другие ухали пустотой бензиновых баков, поднимая высоко вверх снопы искр. Вокруг таких металлических костров суетились кричащие люди, подталкивая палками в огонь еще не занявшиеся части машины.
— Почему нет полиции? — испуганно спросила я.
— Вон полицейский, смотри, но что он может сделать? Ты знаешь, я, кажется, понял, в чем дело. Ведь большинство водителей — сикхи, а машину легко остановить и расправиться с сикхом. Заодно жгут и машины. Это ведь месть. Но водители же ни в чем не виноваты. Да-а, похоже на гражданскую войну... — Никита ехал, лавируя между остатками машин, как фронтовой водитель во время бомбежки.
До Тин Мурти было совсем недалеко, когда машину остановил армейский кордон.
— Дальше частным машинам нельзя, стоянка вправо, — сказал офицер.
Никита поставил машину на огромном пустыре, превращенном в гигантскую стоянку.
К зданию Тин Мурти вела широкая улица. Улица и площадь Трех Сипаев, на которую выходит Тин Мурти, были покрыты, как казалось издалека, снегом — белый траур был повсюду. И теперь эта раскаленная снежная площадь, этот центр печали, притягивала к себе всех. Люди-снежинки шли сюда со всех концов города, шли — не таяли. Лишь изредка вспыхивали на белом фоне яркие гирлянды оранжевого цвета: белый и оранжевый — два цвета из трехцветного индийского флага.
Пройти на территорию Тин Мурти оказалось довольно сложно. За высокие железные ворота солдаты пускали по одному, тщательно обыскивая. Очередь шла по левую сторону, к белому двухэтажному зданию с колоннами, стоявшему в глубине лужайки. Там, за колоннами, в маленькой, как показалось, комнатке — а на самом деле это был зал приемов, — стоял гроб с телом Индиры Ганди.
Подходя к гробу, молчаливая толпа, как по команде, взрывалась криком: «Да здравствует Индира!», «Да здравствует Индия!», «Индира будет вечно!», «Мы отомстим за тебя!», «Смерть убийцам!», «Смерть сикхам!». Гортанный незнакомый язык резал слух.
Женщина в белом сари, скорее всего христианка и явно не совсем нормальная, стояла на коленях посредине толпы с поднятой вверх правой рукой. Охранники уводили ее за ворота, но она появлялась вновь на том же месте, опять вставала на колени и молча призывала к чему-то. Часто толпа валила ее, она падала, отползала в сторону и снова становилась на колени.
Люди шли группами и поодиночке, целыми семьями, с грудными детьми, приходили вереницы слепцов, классами шли школьники, отрядами — военные, толпами — монашки. Многие, увидев серое лицо Индиры, падали в обморок. Два здоровых охранника быстро оттаскивали их в сторону — упавших могли легко затоптать. Почти все несли цветы — или лепестки роз, или оранжевые бархотки, или венки. К цветам тоже были приставлены двое — как только цветов накапливалось слишком много, их собирали в мешок и выносили на задний дворик.
Людей становилось все больше и больше, через ворота уже проходили не поодиночке, а толпами.
— Ася, нам пора уходить, — сказал Никита. — Посмотри, какая толкучка.
Кто-то перелезал уже через высокий металлический забор, а на огромном дереве посреди лужайки гроздьями висели люди. «Мы найдем их!», «Мы отомстим за тебя!».
Нам едва удалось пройти за ворота, как мы услышали за собой скрежет железных запоров. А вечером по телевидению объявят, что как только были закрыты ворота в Тин Мурти, толпа прорвалась с площади внутрь, сломав литые ворота. В саду возникла давка. А люди все ломились, не слушая ни полиции, ни армейских офицеров. Отступили лишь тогда, когда полиция применила гранаты со слезоточивым газом. Итог: 11 затоптанных насмерть, в основном дети, сотни раненых.
На обратном пути Никита заехал в посольство. Его предупредили, что начались беспорядки и нужно по возможности быть дома, а в город выезжать в случае крайней необходимости.
Весь вечер просидели у телевизора. Показывали только прямой репортаж из Тин Мурти, прерываемый через равные промежутки времени пятиминутными молитвами, которые читали представители разных религий — индусы, мусульмане, христиане и сикхи. Иногда вместо молитв звучала классическая индийская музыка — нередко монотонная и тяжело воспринимаемая на слух. Такую музыку обычно поют, подыгрывая на индийском национальном инструменте — ситаре, поют, завывая и произнося несуществующие слова и необычные звуки, помогая себе при этом руками, вытягивая звук с губ и выпуская его куда-то вверх. Слушать ее было трудно, но она, как никакая другая, очень точно передавала настроение.
