– И верно, этого не миновать! – согласился Николай. – Между Удинском и Иркутском линия еще, наверное, не оборвана… Отправимся, батенька?
– Подождем до завтра, – вздохнул Михаил.
– Ты прав. Нам же переправляться через Енисей, тут надо, чтобы видимость была.
– Видимость… – прошептала Надя, подумав о своем слепом друге.
Николай услышал ее. Он повернулся к Михаилу:
– Извини, батенька. Для тебя-то что день, что ночь, все едино…
– Не упрекай себя, друг, – сказал Строгов и машинально провел ладонью по глазам. – С таким проводником, как ты, я еще кое на что годен.
Стало быть, передохни несколько часов. И Надя тоже пусть отдохнет. До завтра, когда рассветет!
Михаилу, Николаю и Наде не пришлось долго искать место для отдыха. Первый дом, дверь которого они толкнули, был так же пуст, как все прочие. Там не нашлось ничего, кроме нескольких березовых веников. Лошади за неимением лучшего пришлось ограничиться этой убогой пищей. Что до продовольственных запасов кибитки, они не оскудели, и каждый получил свою долю. Потом девушка и Николай помолились, преклонив колена перед скромным образом – панагией, висящей на стене и освещенной светом догорающей лампы, и улеглись спать. Бодрствовал один Михаил Строгов, сон не мог одолеть его.
На следующий день, 26 августа, еще до рассвета кибитка, снова запряженная, покатила через березовый парк к берегу Енисея.
Михаил Строгов был весьма озабочен. Что ему делать, как переправиться через реку, если (а это всего вероятнее) все лодки и паромы уничтожены с целью задержать наступление противника? Он знал Енисей, ему не раз случалось переправляться через него. Знал, какая это широкая река, насколько сильно течение в двух ее рукавах, пробивших себе путь среди островов. При обычных обстоятельствах с помощью паромов, приспособленных специально для перевозки проезжающих, их лошадей и экипажей, переправа через Енисей занимала часа три, паромы достигали правого берега не иначе, как ценой огромных усилий. Как же кибитка сможет перебраться на другой берег в отсутствие каких-либо плавучих средств?
«И все-таки я переправлюсь!» – твердил себе Михаил Строгов.
Солнце уже поднималось над горизонтом, когда кибитка выехала на левый берег, туда, куда вела одна из больших аллей парка. В этом месте берег достигал высоты сотни фунтов над уровнем реки. Следовательно, отсюда открывался обширный вид на течение Енисея.
– Вы видите паром? – спросил Михаил Строгов, жадно, будто сам мог что-то увидеть, водя глазами туда и сюда – разумеется, это получалось у него по привычке, машинально.
– Едва развиднелось, брат, – отвечала Надя. – Туман над рекой еще так густ, что и воды не разглядишь.
– Но это ведь ее шум я слышу?
Действительно, из-под пелены тумана раздавался глухой ропот прихотливых струй, они сталкивались друг с другом, образуя водовороты. Енисей в эту пору чрезвычайно полноводен, его течение отличается буйной мощью. Все трое прислушивались, ожидая, когда рассеется завеса тумана. Солнце, выкатившись из-за горизонта, быстро поднималось, его первые лучи должны были вот-вот разогнать пар.
– Ну, что там? – нетерпеливо спросил Михаил.
– Туман начинает клубиться, брат, – отвечала Надя, – солнце уже просвечивает сквозь него.
– Но ты еще не видишь реку, сестра?
– Пока нет.
– Немного терпения, батенька, – сказал Николай. – Все это сейчас растает! Вот, и ветерок подул! Он разгонит его. Уже видны деревья на высоких холмах правого берега! Туман расходится! Улетает! Доброе солнышко растопило его! Ах, какже красиво, бедный ты мой слепец, для тебя сущая беда, что ты не можешь полюбоваться на все это!
– Ты видишь судно? – перебил его Строгов.
– Ничего похожего, – вздохнул Николай.
– Смотри внимательно, друг, на этот берег и на противоположный, как можно дальше, насколько хватает глаз! Хоть что-нибудь – паром, барка, берестяная лодочка?
Николай и Надя, цепляясь руками за стволы берез, растущих на самом краю скалистого берега, вглядывались вдаль, вытягивали шеи, наклонившись над обрывом. Их взгляду открылась огромная панорама. Енисей, ширина которого в этом месте достигает как минимум полутора верст, образует здесь два рукава. Один из них существенно больше второго, но течение в обоих стремительное. Между этими двумя рукавами расположены несколько островов, поросших ольхой, ивами и тополями; выглядят они так, будто вереница судов стала на якорь посреди реки да и зазеленела. Дальше, за ними, уступами громоздятся высокие холмы восточного берега, увенчанные лесом, верхушки которого в этот момент как раз золотились и розовели в лучах восходящего солнца. Енисей, торопливо бегущий от верховьев к устью, в оба конца был виден далеко, сколько хватало глаз. Вся эта величественная панорама плавно закруглялась, на взгляд образуя полукруг периметром в полсотни верст.
Но нигде – ни лодочки: ни на левом берегу, ни на правом, ни на островах. Уходящие согласно приказу все забрали с собой или разрушили. Яснее ясного: если бухарцы не распорядились доставить им с юга материалы, нужные, чтобы соорудить понтонный мост, Енисей послужит хорошим барьером: он их задержит на какое-то время, марш на Иркутск прервется.
– Помнится, – сказал тогда Михаил Строгов, – выше по течению, у последних домов Красноярска есть маленькая пристань. Туда причаливают паромы. Друг, сходим-ка туда, авось найдем там на берегу какую-нибудь забытую лодку.
Николай тотчас устремился в указанном направлении. Надя взяла Михаила за руку и быстрым шагом повела его за собой. Только бы нашлась барка, простая плоскодонка достаточных размеров, чтобы перевезти кибитку или, если это невозможно, переправить хотя бы ее пассажиров, и Михаил Строгов без колебаний попытается форсировать реку!
Двадцать минут спустя все трое подошли к маленькому порту, крайние строения которого начинались у самой воды. Это было нечто вроде деревеньки, прилепившейся к Красноярску снизу.
Но на песчаной отмели не было ни единого суденышка, и на свайном помосте, служившем пристанью, тоже. Не из чего было даже соорудить плот, способный выдержать трех человек.
Такой обескураживающий ответ Николай дал на расспросы Строгова: он находил, что переправиться через реку абсолютно невозможно.
– Мы сделаем это, – сказал Михаил.
И они продолжили поиски. Обшарили несколько домов, притулившихся у самого берега и брошенных так же, как все дома в Красноярске. Достаточно было толкнуть дверь любого из них, и она распахивалась. Но все это были лачуги бедняков, совершенно пустые. Пока Николай заходил в один, Надя осматривала другой. Да и сам Михаил Строгов заходил туда и сюда, пытался руками нащупать что-нибудь, что могло бы послужить для его целей.
