Вскоре люди, утомлённые переходом в пятнадцать миль, заснули.
Глава десятая
Национальная река
На другой день перед восходом солнца над рекой нависла густая пелена тумана.
В месте слияния рек находилась длинная остроконечная коса, покрытая густым кустарником.
Стремительные воды Вайпы не смешивались на протяжении примерно четверти мили с более медленным течением Вайкато; но спокойная и могучая река в конце концов одолевала бурную речку и, умерив её нетерпение, плавно катила волны в Тихий океан.
Когда туман растаял, на реке показалась лодка, поднимавшаяся вверх по течению. Это была пирога длиной в семьдесят, шириной в пять и глубиной в три фута, выдолбленная целиком из ствола ели-кахикатеи. Нос её поднимался кверху, как у венецианской гондолы. Настилка из сухих папоротников покрывала дно пироги.
Пирога быстро скользила по поверхности воды под ударами вёсел восьми гребцов, сидевших на носу. Человек, стоявший на корме, правил судёнышком при помощи короткого весла.
Это был туземец лет сорока пяти, высокий, широкогрудый, мускулистый, вооружённый с головы до ног. Пронзительный взгляд его глубоко запавших глаз, морщинистый высокий лоб, мрачное выражение лица внушали страх.
Это был маорийский вождь, и притом высокого ранга, если судить по татуировке, покрывавшей всё его тело и отличавшейся большой тонкостью работы. От ноздрей его орлиного носа расходились две чёрные спирали, окружавшие глаза и терявшиеся на лбу под великолепной шевелюрой. Его рот, обнажавший два ряда ослепительно белых зубов, был также окружён татуировкой, спускавшейся на подбородок и грудь.
Татуировка — «моко» по-новозеландски — признак высокого звания. Её получает только тот, кто отличился в боях. Рабы и простонародье не имеют на неё права. Татуировка важных вождей отличается от татуировки простых воинов своей сложностыо и тонкостью работы, причём чаще всего она изображает разных животных. Некоторые из вождей раз по пять выносят болезненную операцию татуировки. И чем человек знатней, тем больше он изукрашен.
Дюмон-Дюрвиль сообщает любопытные подробности об этом обычае. Он проводит совершенно правильную параллель между татуировкой и гербами, которыми гордятся европейские аристократические роды. «Однако, — говорит он, — в то время как герб европейской семьи свидетельствует только о том, что основатель рода имел какие-то заслуги и достоинства, которых может быть, совершенно лишены его потомки, моко новозеландца удостоверяет личные качества и храбрость того, кто им украшен».
Кстати сказать, помимо того что татуировка служит знаком отличия, она представляет ещё неоспоримое удобство, сообщая кожным покровам нечувствительность к холоду и укусам москитов.
Что касается вождя, правившего лодкой, то значительность его боевых заслуг не подлежала никакому сомнению: его лицо хранило следы пятикратной татуировки.
Он был закутан в широкий плащ из домотканной шерсти, отделанный собачьим мехом; набедренная повязка, видневшаяся под плащом, ещё хранила следы крови от последнего сражения. В мочки его ушей были вдеты серьги из зелёного нефрита, а на шее висело ожерелье из пунаму — священных камешков, которым суеверные туземцы приписывают чудотворную силу; за плечом у него виднелся ствол винтовки английского образца, а на боку — патупату, оружие, напоминающее двусторонний топор.
Впереди вождя сидели девять воинов низшего ранга, но так же хорошо вооружённых и не менее свирепых на вид. Они хранили полную неподвижность, закутавшись в свои плащи. У их ног лежали три собаки. Восемь гребцов, сидевших на вёслах, были, очевидно, слугами или рабами вождя. Они гребли изо всех сил, и лодка стремительно неслась вверх по течению реки Вайкато. В середине лодки на подстилке из папоротников сидели десять пленных европейцев. Ноги у них были связаны, но руки свободны.
Это были Гленарван, Элен, Мэри и Роберт Грант, Паганель, майор, Джон Мангльс, Ольбинет и оба матроса.
Накануне вечером маленький отряд в тумане забрёл в самую середину большого лагеря туземцев. Ночью новозеландцы заметили спящих европейцев, взяли их в плен и перенесли связанными в пирогу. С ними до сих пор неплохо обращались, но ясно было, что сопротивление напрасно: их оружие и снаряжение попало в руки туземцев, и пули их собственных карабинов быстро пресекли бы всякую попытку к возмущению.
Пленники поняли из отрывочных английских слов, которые вставляли в свою речь туземцы, что английская армия разбила их отряды и что теперь они спасаются бегством в отдалённые области верхнего течения Вайкато.
Вождь маорийцев, после безуспешной попытки оказать сопротивление английским регулярным силам, потеряв убитыми и ранеными значительную часть своих бойцов, решил отступится вглубь страны. Там он рассчитывал навербовать новых воинов и затем пробиться на соединение с непобедимым Вильямом Томпсоном, всё ещё продолжавшим борьбу с захватчиками.
Этого вождя звали Каи-Куму — имя, исполненное грозного значения — «тот, кто пожирает своих врагов». Каи-Куму был беззаветно храбрым и в то же время беспредельно жестоким человеком. От него нечего было ждать пощады. Его имя было отлично известно каждому англичанину, живущему в Новой Зеландии, и английское правительство обещало крупную награду тому, кто доставит его живым или мёртвым.
Это страшное несчастье обрушилось на Гленарвана и его спутников в ту самую минуту, когда они были чуть ли не на пороге Окленда — порта, из которого прямым рейсом можно было вернуться в Европу. Однако, глядя на спокойное лицо Гленарвана, никто бы не подумал, что сердце его сжимается тот нестерпимой боли.
Шотландец в минуты серьёзной опасности великолепно владел собой. Он понимал, что сейчас ему нужно быть опорой и примером для своей жены и товарищей; он был готов умереть в любую минуту, если бы его смерть могла хоть чем-нибудь улучшить их положение.
Спутники Гленарвана были достойны такого начальника. По их спокойным и гордым лицам нельзя было подумать, что они приготовились к ужасной смерти. По совету Гленарвана они решили выказывать полнейшее равнодушие перед туземцами.
Только такое поведение могло произвести впечатление на свирепых дикарей. Следует отметить, что дикари вообще и маорийцы в особенности в большой степени наделены чувством собственного достоинства и уважают это чувство даже у своих врагов. Гленарван знал, что, внушив к себе уважение гордым и бесстрашным видом, участники экспедиции тем самым избавят себя от лишних мучений и дурного обращения.
