Бекир сердито махнул ей головой и повел меня, сияя торжествующею улыбкою, вверх по лесенке.
— Вот какой теперь дом у Бекира! — поговаривал он, показывая мне одну комнату за другой и не спуская с меня глаз, в ожидании моих восторгов. — Домой приедешь, расскажи, какой дом у Бекира.
А дом у Бекира, действительно, мне понравился. Чистота поразительная. Полы набиты какою-то желтою, будто лакированною глиною, и нигде пушинки нет. Кунацкая вся в сплошных ковриках, вся кругом обложена матрацами и подушками в ситцевых, шелковых и даже парчовых наволочках. На стенах тоже цветные войлочки и ряд шитых полотенец, вместо карниза.
Когда заберешься без обуви в эту уютную, мягкую комнатку, над ее ковры и подушки, чувствуешь себя так удобно. Бекир спит в ней всю зиму с сыновьями, хотя в ней нет следа печки или камина.
Впрочем, Бекир тоже помазался от ялтинской цивилизации и для русских гостей держит в кунацкой даже три тонетовские стула, которыми, однако, я отказался воспользоваться.
Чтоб окончательно убедить меня в своем европеизме, Бекир снял с вешалки и принес мне напоказ какое-то пальто городского фасона, которое он себе завел.
— Теперь и сапоги буду носить, сапоги заказал! — прибавил он, самодовольно улыбаясь и косясь несколько конфузливо на свои босые ноги, с которых он только что сбросил башмаки…
— Татар теперь не надо; надо все русский, — сказал он в объяснение: — дом русский, платье русское… Татар все равно русский.
Хорошенький глазастый мальчуган, племянник хозяйки, принес нам на подносе уже, увы! не татарского черного кофе, а русского чая внакладку, с серебряными ложечками, вид которых наполнил Бекира нескрываемою гордостью. Только лепешки были настоящие татарские, в чем Бекир счел нужным сейчас же извиниться…
— Не знал, что ты прийдешь, а то бы франзоль купил, — серьезно заметил он, желая показать, что понимает все условия ялтинского комильфотства.
Даже кухня Бекира, то есть единственная комната с очагом, где находится постель его жены и где происходят все хозяйственные дрязги, чиста до невероятности. Эта чистота татарина очень поучительна для нас русских. В чистоплотности этой, в тщательном украшении комнат, в известном вкусе и даже маленькой роскоши хозяйственных принадлежностей татарина сказывается его уважение к своему человеческому достоинству, вера в свое право на жизнь наравне с другими. И действительно, трудно найти другой народ, в обращении которого было бы больше простоты и естественной свободы отношений, одинаковой с высшими и низшими.
Татары ялтинского уезда почти не выселялись в Турцию во время смут, вызванных новыми порядками военного набора. Только немногие парни, попавшие в очередь, бежали от страха, но потом и те, большею частью, вернулись. Ялтинскому татарину живется хорошо и ему незачем искать лучшего. Говоря вообще, он не терпит притеснений. Земская управа, мировой суд — очень популярны среди них, и действительно, как мне известно по многим случаям, руководствуются очень просвещенным взглядом на свои обязанности относительно татарского населения. На одно только громко жалуются татары — на стеснения от больших бар. Во время моего пребывания в Ялте, целая комиссия начальников ездила в Байдарскую долину улаживать татар с графом Мордвиновым, в пользу которого присуждены какие-то земли, которые татары упорно продолжают считать своими. Ялтинские соседи точно также жалуются на князя Воронцова; по их убеждению, он, будто бы, неправильно выдворил многих из них из купленной им Верхней Массандры, причем, будто бы, были захвачены земли старинных хозяев, имеющих на них законные «сенеты» и никогда их не продававших… Но больше всего обижаются татары на захват воды. "Вся наша вода у князя!" — говорят они.
Раздражение против этого владельца особенно велико, и мне говорили, что татары громко высказывали его чиновнику, присланному правительством для расследования причин выселения татар.
Опустевшая старинная деревня Массандра, скупленная князем послед долгого упорства татарских обитателей ее и округлившая теперь бесконечные прогулки княжеских маетностей, производит, во всяком случае, очень грустное впечатление. Не того, конечно, нужно желать для Крыма. Латифундии, от которых уже погибло столько сильных государств, которые служат подтачивающим червем даже для такого могущественного государства, как Англия, менее всего желательны и возможны в Крыму. В этой стране и табаководства и садоводства только мелкие хозяйства в состоянии разрабатывать почву сколько-нибудь производительно. Парки прекрасны, но от них нет особенной прибыли населению. Они, обыкновенно, требуют массы воды. теряющейся непроизводиотельно в поэтическом журчании разных фонтанов и каскадов, в поливке газонов и цветников; обильнейшие воды и лучшие земли отвлекаются через это от целей хозяйства.
Татары Дерекоя, Ай-Василя, Аутки огорчены теперь еще одним обстоятельством. Они почему-то уверены, что все их леса отобраны в казну. Меня очень заинтересовало это странное обстоятельство, и я наводил о нем справки.
То, что я узнал, оказалось еще гораздо более интересным, хотя, вместе с тем, и гораздо более отрадным.
В то время как наша литература, специальная и общая, силится разобрать вопрос о мерах против лесоистребления, в то время, как учреждаются для этого комитеты от правительства и от ученых обществ, собираются съезды, говорятся речи, назначаются конкурсы, вдруг оказывается, что вопрос этот уже разрешен по частному случаю и, так сказать, втихомолку самим правительством, притом, в таком решительном и крайнем смысле, о котором никто из нас не смел думать…
Все леса, общественные и частные трех южных крымских уездов (Симферопольского, Ялтинского. Феодосийского), по особому распоряжению правительства, отданы в особое владение земства и подчинены специальному заведыванию казенных лесничеств. Лесничества должны делить леса на правильные участки и разрешать вырубку деревьев только определенного возраста, через определенное число лет, с ведома земских управ.
Эта радикальная мера должна оказаться спасительною для хозяйственного благосостояния, для климата и для здоровья жителей Крыма. Давно бы следовало посмотреть на лесоистребление с точки зрения высших государственных и общественных интересов и, в числе других стеснений, налагаемых на отдельную волю гражданина, лишить его права по своему произволу губить будущность своей страны.
Крайне необходимо, чтоб мера, принятая относительно Крыма, была распространена, по крайней мере, на степные и черноземные губернии России.
