Переступив порог этой фабрики полноценных испанских пиастров, имевших хождение по всему миру. Головнин невольно стал искать глазами коврик, о который во всех монетных дворах Европы заставляли посетителей вытирать ноги при выходе. Но он не нашел такого коврика ни входя, ни уходя отсюда.
Здесь не интересовались такою мелочью, как крошки серебра или даже золота, которые могли пристать к подошвам посетителей. Больше того, здесь всюду по полу были разбросаны куски серебра.
Ежедневно монетный двор в Лиме изготовлял десять тысяч пиастровых монет, которые целиком отправлялись в метрополию.
— Вы совсем не дорожите серебром, — заметил Головнин синьору Абадио.
— Синьор говорит про это? — догадался тот, отбрасывая ногой валявшийся на полу кусок серебра весом не менее фунта.— Это еще что! Вы посмотрели бы, что было раньше... Рассказывают, что двадцать-тридцать лет назад мы так дешево ценили этот металл, что отправляли в Европу на одном фрегате груз серебра в десять миллионов пиастров. Другие же государства для отправки такой суммы снаряжали целые эскадры.
«Пятьдесят миллионов рублей на одном корабле! — подумал Головнин. — А годовой государственный бюджет громадной Российской империи равняется тремстам миллионам рублей. Какие несметные богатства! И что же? Народ ходит в рубищах и здесь и в самой Испании, ведь я видел это собственными глазами».
Глава четырнадцатая
ГДЕ БЕДНЫХ СПОКОЙНЕЕ
В этот день обедали в доме богатого негоцианта-испанца синьора Асуага, просившего через своего приятеля, синьора Абадно, русских офицеров посетить его дом.
Это была обширная усадьба в центре города, с большим фруктовым садом и водоемом, куда вода накачивалась насосом из реки. По берегам водоема росли остро пахнущие тропические растения с листьями, похожими на лотос.
В водоеме плавали миниатюрные белые уточки с черными крыльями и лениво ходили у самой поверхности воды красно-белые жирные рыбы, чуть шевеля плавниками.
На вершине беседки, увитой виноградом, тяжелые гроздья которого просвечивали на солнце светлым янтарем, была укреплена эолова арфа. Поворачиваясь на своем металлическом стержне при едва заметном движении воздуха, она издавала звуки, похожие на далекие, едва уловимые ухом крики журавлей.
Старые апельсинные деревья лучевыми аллеями расходились в разные стороны от водоема, лежавшего в центре сада. Запах зрелых плодов стоял в воздухе.
У насоса, которым вода подавалась в водоем, работало с десяток негров. Половина из них крутила колеса при помощи длинной рукоятки, отполированной до блеска руками работавших. Другие отдыхали, лежа на траве. Все они были босы, худы, их черное тело просвечивало через прорехи одежды из белого коленкора.
Около них стоял надсмотрщик-испанец, наблюдавший за тем, чтобы насос работал беспрерывно и чтобы негры не рвали плодов.
Весь дом был полон слуг, и белых и черных, одинаково покорных, молчаливых, бесшумно двигавшихся, бесшумно делавших свое дело.
Рабство гнездилось повсюду...
После обеда поехали осматривать арсенал. В арсенале немного запоздавших русских гостей встретили не без торжественности и почета: офицеры были в парадных мундирах, солдаты в новом платье.
Осматривать здесь оказалось почти нечего: пушек и другого огнестрельного оружия было очень мало. Достойным примечания оказался лишь зал, в котором преподавались артиллерийские науки. Здесь Василии Михайлович с интересом осмотрел развешанные на стенах профили различных фортификационных сооружений.
Из предметов, не относящихся к артиллерийской науке, здесь обращала на себя внимание икона. Но не драгоценностью своей ризы, а необычайностью художественного замысла.
Это была великомученица Варвара, являющаяся, как Головнин впервые узнал теперь, покровительницей артиллерии.
Эта святая женщина была изображена стоящею на алтаре с мечом в руке, опершись на укрепленную древнего строения башню. В другой руке у нее была пальмовая ветвь — символ мира. На земле подле святой покорно лежал язычник, которого она попирала ногой. В основании этого изображения тоже находились не совсем соответствующие званию святой предметы: скрещенные пушечные стволы, ядра, банники, запальные фитили...
— Как вам нравится это сочетание меча и пальмовой ветви? — спросил Абадио. — Не правда ли, это трогательно и должно находить отклик в сердцах верующих?
— О да! — поспешил согласиться Головнин, чтобы не обидеть этого верующего человека.
Чтобы не ехать на ночь за тридцать верст в Каллас, Василий Михайлович предложил своим спутникам переночевать в Лиме и с утра продолжать осмотр города. Абадио, узнав об этом, столь любезно и усердно стал предлагать гостеприимство в своем небольшом, но удобном доме, что пришлось согласиться.
Семья синьора Абадио гостила в это время у его родных в Испании, и хозяйством заведывала его мать, шустрая и приветливая старушка.
К ужину явился кое-кто из приятелей и соседей хозяина, в том числе какой-то местный житель, полуфранцуз, долго живший в Париже и свободно говоривший по-французски.
Заметив, что главный русский гость интересуется местными делами, этот беспокойный человек воспользовался тем, что после ужина гости, разбившись на группы, занялись кто вином с фруктами, кто кофе, кто шахматами, увлек Головнина в сад и, уединившись с ним в одной из отдаленных аллей, заговорил с жаром, свойственным людям его типа:
— Не особенно верьте, синьор, тому, что здесь говорят...
— А чему именно? — спросил Головнин.
— Ну, вот вам давеча рассказывал наш почтенный хозяин об успехах здешнего просвещения. Он говорил вам, что у нас в Лиме выходят научно-экономический журнал «Перуанский Меркурий», «Путеводитель по вицеройству», газета и другие издания.
— Разве это неверно?
— Верно, но во всех этих изданиях пишется вранье. Да, да, вранье! — подчеркнул он. — Ибо правду печатать у нас здесь боятся, чтобы не подвергнуться гневу духовной цензуры.
— Ну, если и в Новом Свете журналы гонимы цензурой, — заметил на это Головнин, вспомнивший царскую цензуру в своем отечестве, — то, значит, им всюду уготована одна и та же участь.
Не забывайте, синьор, — продолжал между тем его собеседник,— что у нас имеется и священная инквизиция! Вы понимаете, что это значит? Если бы не это, о! Я бы вам сказал, что Лима не последний город на земле. Ведь тут имеются не только семинария и пороховой завод, которых, кстати сказать, вам осматривать не представляет никакого интереса, но и медицинское училище, больница, морская школа, две типографии, обсерватория... — Он еще долго перечислял какие-то другие училища и богоугодные заведения перуанской столицы.
