Испытатели уже добрались до места, и видно было, как они возятся, разворачивая ярко-оранжевые полотнища.
Солнце поднялось над горами, и столбик ртути на термометре торопливо пополз кверху.
Построить укрытие, имея при себе парашют, аварийную укладку и немного смекалки, было делом несложным. На песке расстилался парашютный купол, а затем складывался в два слоя, чтобы тент лучше защищал от солнца. Растяжками служили стропы. Свободные их концы накрепко привязывались к стволикам верблюжьей колючки и кустикам растений, надежно заменявшим колышки. Если растений поблизости не было, парашютную ткань нарезали на квадраты размером полметра на полметра, из них изготовляли мешочки, заполняли их песком, а затем, привязав к стропам, закапывали в грунт на глубину 40-60 сантиметров. Шести - восьми таких "песчаных якорей" было достаточно, чтобы удержать тент даже при сильном ветре. После этого надували резиновую спасательную лодку и, подведя под центр полотнища, ставили ее на бок или на корму, в зависимости от вкуса строителей. Чтобы тонкую ткань лодки случайно не прорвали колючка или сучок, площадку под навесом сначала тщательно очищали от "опасных" предметов.
Вскоре все пять тентов были готовы, расцветив подножие бархана ярко-оранжевыми пятнами. Испытатели забрались в тень, упрятали фляги с водой в ямки, вырытые в песке, надели комбинезоны и приготовились "выживать" трое суток, борясь с жарой, жаждой и голодом.
Прозвучала звонкая трель свистка - сигнала отсчета времени, и эксперимент начался. Первый день прошел спокойно, но уже к полудню второго дня зной и жажда взяли свое. Скупо отмеренные запасы воды катастрофически таяли. А организм настойчиво требовал влаги, много влаги. Неслышным шагом подкрадывалась дегидратация - обезвоживание. К вечеру один испытатель стал не в меру раздражительным, другой - вялым и апатичным, третий жаловался на головную боль, но все - на жажду, томительную, непрекращающуюся жажду, подавлявшую мысли и желания.
Наступил третий день эксперимента. Солнце, как обычно, в шесть часов выползло из-за гор и стало карабкаться на небосвод, заливая пустыню слепящим блеском. С каждой минутой становилось все жарче. Мир был объят тишиной. В вышине растерянно брело затерявшееся в блеклой, выжженной синеве жаркого неба одинокое облачко. Горизонт постепенно заволакивало колыхавшимся, терявшим свою прозрачность воздухом, и казалось, что далекие, словно вырезанные из синего картона, горы на горизонте зашевелились в этом струящемся мареве.
Алик Меликьян лежал на спине, закинув руки за голову, всем телом ощущая теплоту песка. Он долго втискивался в это жесткое песчаное ложе, пока оно не приняло форму его лопаток, ягодиц, икр, пяток.
Его напарник вышел из эксперимента еще накануне вечером. Стало невмоготу. Поднялась температура до тридцати девяти. Появилась слабость. Закружилась голова. Алик провел ночь в одиночестве, то и дело просыпаясь от ощущений какой-то внутренней тревоги. Правда, с наступлением рассвета они стихли, но на смену им пришли нестихающая жажда и душный жар дневной пустыни.
Он чувствовал, как нагревается воздух, и каждый вздох ветра, прилетавшего из-за барханов, обжигал лицо. Полотнище тента то и дело вздувалось горбом и бессильно опадало. Лучи могучего солнца пробивали даже два слоя тонкого цветного капрона, и пятно тени под ним было зыбким, ненадежным. И все же это была тень, хотя термометр, висевший под тентом, показывал сорок восемь градусов. Но там, где она кончалась, жарко, как печь, пылал раскаленный песок. Дежурный врач, что приходил недавно на очередной контрольный осмотр, взглянув на термометр в зачерненной медной колбе, стоявшей на солнцепеке, присвистнул. Столбик ртути поднялся до цифры "семьдесят". Как медленно тянется время. Алик поднес руку к лицу и взглянул на часы. "Десять часов по московскому времени", - сказал он вслух и вздрогнул, не узнав своего голоса. Голос стал хриплым, совсем незнакомым. "Осиплость голоса - признак дегидратации шесть - восемь процентов" - эта мысль возникла непроизвольно, и он невольно улыбнулся этой способности мозга мыслить автоматически-профессионально.
Обезвоживание организма всегда сопровождается нарушениями физиологических функций. При водопотерях 4-6% от массы тела ощущается сильная жажда, какой-то дискомфорт в организме, пульс становится чаще, появляется вялость, сонливость. При дегидратации 6-8% появляется головная боль. Кружится голова, подташнивает. Голос становится сиплым. Трудно выговаривать слова. Распухший язык словно прилипает к небу. Становится шаткой походка. Если водопотери продолжают нарастать, все явления быстро прогрессируют. К ним присоединяются нарушение глотания, галлюцинации, шум в ушах. Человек впадает в бессознательное состояние и наконец гибнет от глубоких, необратимых расстройств центральной нервной системы и кровообращения.
Ученые считают, что при температуре воздуха свыше тридцати градусов смертельной может оказаться дегидратация 15% от первоначальной массы тела. Если воздух прохладен, то смертельными считаются потери воды свыше 25%.
– Десять часов по московскому времени, - повторил он. - Значит, по местному - полдень и до захода солнца почти девять часов. Долгих, мучительных девять часов.
Во рту было сухо и горько. Но он решил потерпеть, не пить, тогда к вечеру останется больше воды от скудного дневного рациона и можно будет всласть напиться. Алик протянул руку к блекло-зеленому кустику янтака и обломил веточку. Осторожно очистив ее от тонких колючек, похожих на острые коготки, он засунул веточку в рот и стал медленно жевать, ощущая горьковатый вяжущий вкус. Он знал, что таким образом можно несколько уменьшить жажду, но сам проделал это впервые и с радостью убедился, что советчики не лгут. Во рту вскоре стало влажно, а еще через некоторое время появилась слюна.
Губы саднили. Он потрогал их пальцами. Они были сухие, грубые, покрытые плотной корочкой, как в жару во время болезни. В карманчике аварийной укладки он нащупал прямоугольник сигнального зеркала. С полированного металла на него глянуло незнакомое, обросшее щетиной лицо с запавшими глазами, обведенными черными кругами. Желание напиться становилось невыносимым. Не в силах бороться с жаждой, он достал из песчаной ямки флягу и потряс ее над ухом. Во фляге слабо плеснуло. Сколько же там осталось воды? Утром, на рассвете, по холодку, он позавтракал банкой мясных консервов, галетой и куском шоколада и выпил примерно граммов двести воды. Потом еще трижды прикладывался к горлышку. Наверное, осталось граммов восемьсот. Немного при такой жаре. Алик отвинтил пробку и поднес флягу к губам. Вода была тепловатой, с металлическим привкусом, но все-таки это была вода. Он пил неторопливо, подолгу задерживая ее во рту, борясь с мучительным желанием выпить все без остатка. Как коротки минуты блаженства. Что такое эти жалкие сто граммов, если каждая клеточка тела жаждет влаги, когда высохли слюна и слезы, когда все мысли и желания сосредоточены на воде, только на воде. Но пить, согласно инструкции, он должен понемногу. И не только потому, что иначе не удастся растянуть имеющийся запас воды до вечера и придется прекратить эксперимент раньше времени. Если пить воду маленькими порциями, граммов по семьдесят - сто, ее значительную часть организм сумеет использовать на производство пота. Стоит выпить тот же литр за один раз, и больше половины его уйдет через почки, превратившись в мочу.
