Я посмотрел на часы. Было ровно 10. Час прошел незаметно Свежий норд насквозь пронизывал мою легкую суконную куртку. Продрогший, радостный и возбужденный я вернулся в дом. Но уютная, теплая комната показалась скучной, тесной и душной. Раскрытые книги не манили. Я был слишком полон тем, что видел на небе. Озноб скоро прошел, и я, одевшись как следует, опять вышел на улицу.
Праздник обоснования. — Во льдах на вельботе. — Нарты на колесах. — Тяжелый путь. — Суп из чайки. — Песцы. — Наш первый медведь. — Неделя дурной погоды. — Борьба с суевериями
Еще 30 августа, выдавая эскимосам стройматериалы, я объявил им, что, как только они кончат ставить яранги, мы организуем праздник в честь нашего обоснования на острове. Известие было принято с восторгом, и сейчас каждый по-своему готовится к празднику: кто пристреливает винчестер, кто занимается подготовкой к бегу, кто — еще чем-то.
В программу праздника мы включили: объявление приказов уполномоченного Далькрайисполкома, раздачу подарков принимавшим участие в работе, призовую стрельбу, призовые бега, борьбу, угощение, танцы, музыку, песни.
12 сентября 1926 года. Утро выдалось хорошее, солнечное. Над домом развевается красный флаг. Скурихин над своей хибаркой тоже повесил небольшой флаг. И яркие пятна полотнищ оживили коричневато-серый ландшафт, придали колонии нарядный праздничный вид. У склада собрались эскимосы. Многие из них умылись, пригладили волосы. Вместе с мужчинами приходят женщины и дети.
Павлов раскладывает на моржовой шкуре подарки: муку, чай, бусы и жевательную резинку. Настроение у всех приподнятое. Внимание эскимосов в первую очередь привлекает резинка, затем нитки разноцветных бус, в последнюю же очередь предметы более ценные — чай и мука.
Зачитываю и тут же поясняю приказы. Переводят Павлов и Нноко. Слушатели одобрительно кивают головой и повторяют: «Пинех'тук'» (Хорошо).
Потом начинается раздача подарков. Резинку эскимосы тут же распечатывают и отправляют в рот, извлекая из-за щеки жевательный табак. Остальные подарки они уносят в яранги. Самым старательным работникам — Иероку и Аналько я подарил китайские глиняные чашки, расписанные золотом. Чашки переходят из рук в руки, вызывая восторженные восклицания.
Оживление еще более возрастает, когда Павлов показывает третью такую же чашку и объявляет, что вместе с кирпичом чая она будет отдана в качестве приза лучшему стрелку. Колония превращается в вооруженный лагерь. Начинается призовая стрельба. «Золотая» чашка достается Нноко, не сделавшему ни одного промаха. Второй приз получает Иерок.
Но самая интересная часть нашего праздника открывается после обеда. Бег и борьба — это любимые виды спорта у эскимосов и чукчей. На материке соревнования обычно устраиваются между отдельными селениями. Результаты соревнований обсуждаются очень долго, особенно победителями.
По словам Аналько и Иерока, в прежние годы дистанцию бега устанавливали примерно в 20 километров. Теперь люди стали слабее, такое расстояние им не по плечу, поэтому бега устраивают не более чем на 10 километров. В любое время года бегуны обнажены до пояса. Бегут всегда с шестом длиной до полутора метров. Сначала шест лежит поперек спины и за него закладываются руки — чтобы не болтались. Потом бегущий опирается на него. Остановки во время бега запрещаются, остановившийся выбывает из игры.
У нас дистанция была приблизительно в 5–6 километров. Две трети пути надо было бежать по мокрой, местами вязкой тундре, а последняя треть представляла собой довольно крутой подъем на каменистую гору.
Первым идет Кивъяна, за ним, вытянувшись в одну линию, Таян, Етуи, Нноко, Тагъю, Навок, Анакуля. Первые километры прошли мелкой рысцой, держа руки на закинутом за спиной шесте. На подъеме скорость не снизилась. Казалось, бегуны — заведенные куклы, механически передвигающие ноги, а не живые люди, без остановки пробежавшие милю по мокрой вязкой тундре. Этот легкий, небыстрый бег дает возможность покрывать большие расстояния. Видимо, он вырабатывался на протяжении многих поколений во время переездов на собаках на дальние расстояния. Каюру часто и подолгу приходится бежать рядом с нартой, а иногда он бежит и в течение всего пути, лишь изредка присаживаясь на нарту, чтобы перевести дух.
На горе порядок изменился. Впереди оказался Таян, Кивъяна вскоре стал отставать, второе место занял Етуи, на третье вышел Нноко. В этом порядке они и пришли к финишу после бега должна была начаться борьба. Можно считать, что у эскимосов бег как самостоятельный вид спорта не существует, а является лишь прелюдией борьбы. Эскимосы и чукчи объясняют это необходимостью разогреться перед борьбой.
Обычно открывают борьбу самые слабые, часто подростки Никакого намека на какие бы то ни было правила не; существует. Единственное правило — бороться до тех пор, пока один из борцов не откажется от борьбы, признав этим свое поражение. На нашем празднике борьба прошла довольно вяло. Людей было немного. Великан Кивъяна заранее любовно поглядывал на приз победителю — трубку и банку табаку. Его единственный серьезный соперник — приземистый Клю накануне разрубил себе палец и мог оспаривать у него первенства. Интересна была только пара мальчиков — Навингок и Махлютай. Приз — разрисованный резиновый мяч раззадорил маленьких борцов, и они в течение сорока минут, часто поддергивая съезжавшие штанишки и катаясь по гальке, оспаривали первенство. Они прекратили; борьбу только после того, как я пообещал обоим по одинаковому мячу.
После общего чаепития, устроенного под открытым небом на раскинутой перед костром моржовой шкуре, все перебрались в большую палатку.
Начался эскимосско-чукотский балет под аккомпанемент трио на бубнах. Музыканты — Иерок, Тагъю и Кивъяна.
Бубны примитивные: на круглую деревянную раму диаметром 40–45 сантиметров туго натянут кусок моржового пузыря, закрепленного тонким ремнем или толстой ниткой, свитой из оленьей жилы. К раме привязана ручка длиной 10–12 сантиметров. Правой рукой музыкант держит бубен, обтянутой стороной вверх, а левой бьет по раме тонкой палкой. Бубен издает придавленные, глухие звуки. Искусство заключается в умении извлекать звуки, разные по тону. Сначала несколько редких ударов. Бубны гудят, рокочут. Несколько девушек-подростков выстраиваются в ряд против музыкантов. Впереди становится обнаженный по пояс Махлютай, на руках у него оленьи рукавицы. Внезапно в гул бубнов врезается, словно вопль о помощи, голос Йерока. Хор подхватывает его. Я чувствую себя так, словно на моих глазах происходит непоправимое несчастье, а я на него никак не реагирую. А хор под гул бубнов тянет все громче и громче:
